В наибольшей степени был встревожен капитан Леру. Приказ быть последним в ордере он воспринял как желание подставить «Артемиз» под возможный удар – именно потому, что сведения о высокой скорости русского корабля позволяли легко предположить, что догнать эскадру тот в состоянии. По этой очевидной причине Леру удвоил вахту сигнальщиков. Тем более лунной ночью некоторые шансы заметить противника были, даже если бы он шёл без ходовых огней.
Все трое капитанов не учли неизбежной на море случайности. Мичман Шёберг банально проскочил мимо эскадры противника, не приняв во внимание небольшого ветрового сноса при прокладке курса. В результате ранним утром Семаков получил доклад, что пароходофрегаты не обнаружены. Между тем по подсчётам «Морской дракон» должен был давно обогнать противника.
После коротких раздумий командир решил, что уж если эскадра вышла из Босфора, то туда же, вероятнее всего, и вернётся. Поэтому он приказал развернуться на шестнадцать румбов и идти зигзагом, тщательно следя за сигналами от чужих кораблей по водным потокам. Через два часа камешек на серебряной пластинке засветился тусклым красным огоньком. Проверка направления указала на норд-ост. А ещё через три четверти часа мачты трёх чужих кораблей показались над горизонтом.
Про себя Семаков подосадовал: все три шли на паровой тяге, без единого паруса, а ведь при их наличии взрыв от носового гранатомёта мог бы сломать мачты. Но чего нет, того нет.
– Гранатомёты-ы-ы… к бою-у-у-у… товсь!!!
Подносчики гранат нырнули в люки. Почти одновременно командир гаркнул:
– Даю полный ход! – и двинул рычажки, включающие режим форсажа.
Разведчик ускорился прямо на глазах, выходя в атаку.
Когда дистанция между «Морским драконом» и головным пароходофрегатом «Донтлессом» составила четыре мили, вперёдсмотрящий на английском корабле заметил необычный корабль. Флажными сигналами об этом сообщили на «Один» и «Артемиз». Одновременно капитан Филипс-Райдер отдал приказ о перестроении отряда в строй фронта. «Донтлесс» принял вправо, освобождая пространство для манёвра «Одину». Французу предназначили место на левом фланге. Но вот времени на перестроение у союзников уже не было. Через две минуты кусачий русский корабль находился уже на расстоянии двух миль от пароходофрегата «Донтлесс», который только-только начал снижать скорость и уваливать вправо.
Подачу гранат из трюма предполагали лишь для кормового, а две пары гранат для носового уже покоились в лотках. Глаза офицеров и комендоров приникли к щелям в броне. Сигнальщики заняли места на палубе по боевому расписанию. Семаков, разглядев в подзорную трубу людей на фор-марсе и фор-салинге, подумал, что среди них может оказаться негатор, и решил не рисковать. Последовала команда:
– Носовой, целиться на пять сажен выше стеньги.
– Пали!!!
И снова по ушам ударил взрыв и полыхнул огненный шар. Самонаводка по горизонтали не подвела: ствол указал на то место, где возмущение потоков было максимально, то есть на форштевень. Именно над ним и грохнуло.
Вопль сигнальщика Мягонького по интенсивности мог бы сравняться с громом гранаты.
– Фор-стеньгу снесло!!!
Справедливости ради следует указать: сигнальщик вопреки уставу сделал добавление к докладу, в котором точно определил, к какой именно матери эту деталь рангоута снесло. Тут же последовал радостный рёв:
– И грот-стеньгу туда же!
– Горят фок-ванты! – Тут желаемое выдавалось за действительное. На самом деле наблюдался только дым.
Если на фор-марсе и были сигнальщики противника, то их сбило ударной волной. Мачты остались голыми. И Мешков это увидел.
Рык начарта перекрыл прочие звуки:
– Патрушев, целиться на уровень фор-марса, доверни направо, сажень от форштевня!
Комендор отработал так, как его учили. Второй взрыв грянул значительно ниже первого.
– Фок-мачта па-а-а-дает!!!
– Пожар на носу!
– Дымовая труба… нет, устояла…
Огромным усилием Семаков не разрешил себе поддаться азарту и повернул штурвал. Тут начарт проговорил очень быстро:
– Владим Николаич, надо бы из кормового под форштевень.
– На носу суетятся, пожар тушат, народу там много, так что вряд ли пройдут, но пяток влепи. Авось течь появится.
– Кормовой гранатомёт, пять штук под форштевень, как тогда. Максимушкин, пали!
Максимушкин показал всё, на что способен. Справедливости ради – самоприцел здорово помог ухватить расстояние. Первая граната легла за десять сажен от форштевня, вторая – за шесть. Прочие пропали втуне.
– И-эх-х-х!!! Не взрываются!
Правды ради следует добавить: сожаление было выражено намного длиннее и значительно менее цензурно.
В этот момент все три пароходофрегата открыли огонь. Но это как раз предвиделось. Семаков сбросил скорость, задействовал поворотные движки, тут же отключил их и снова дал полный ход. Из трюма посыпались крепкие слова с пожеланиями нелёгкой судьбы неприятелю. Но «Морской дракон» уже набирал скорость.
Нельзя сказать, чтобы атака прошла безответно. Но первый залп был недолётом, второй – ещё большим недолётом, поскольку к этому моменту корабль Семакова уже находился в состоянии поспешного отступления.
И тут командир сумел в очередной раз удивить офицеров.
– В Севастополь не идём!
– Никак добивать решили, Владимир Николаевич?
– Нет, Иван Андреевич, хочу проследить, насколько велики повреждения.
– Мне кажется, Владимир Николаевич, пожар потушат, – осторожно заметил Риммер.
– Будем следить издали, – отрезал командир.
Маэрский капитан был не вполне прав, полагая огонь главным врагом обстрелянного корабля. Никто на борту «Морского дракона» не мог видеть состояния верхней палубы «Донтлесса», а оно было аховым.
Доски палубного настила не просто загорелись, это бы ещё ничего. Но взрыв надломил, по меньшей мере, с десяток их.
Пожар оставался не последним в ряду опасностей. Однако английские моряки были не просто умелы, у них под рукой нашлись замечательные средства пожаротушения. На пароходофрегате наличествовала последняя новинка Королевского флота: брезентовые, пропитанные гуттаперчей шланги, воду в которые подавала мощная механическая помпа. К счастью, паровые машины совершенно не пострадали, если не считать помятой дымовой трубы и, как следствие, уменьшенной тяги в котлах. Однако палубу пришлось полностью разобрать на площади не менее двадцати пяти квадратных ярдов. Её восстановление усилиями корабельных плотников даже
