Наступил день опробования носового гранатомёта. Матросы почти не удивились, когда с причала стали загружать мешки с провизией. Все подумали одно и то же: после испытаний будет боевой поход.
Семаков приказал испытывать носовой гранатомёт подальше от порта, не менее четырех миль. Командир также не упустил случая предупредить всю команду, что взрыв будет гораздо мощнее, чем от кормового, и что возможен разлёт осколков. Щиты качались на волнах на дистанции восемь кабельтовых. Тифор громко заявил, что, дескать, выставляет регулировку так, чтобы заведомо получить солидный перелёт.
– Что ж, посмотрим, – негромко (видимо, из опасения спугнуть удачу) промолвил начарт и добавил уже командным голосом: – Давай, Патрушев, целься на высоту тридцать сажен!
Комендор, зная высоту щита (сажень), прицелился самым аккуратным образом.
Результат превысил все возможные ожидания. Взрыв был настолько силён, что корпус «Морского дракона» ощутимо вздрогнул. Мало того, на месте взрыва возник ярчайший огненный шар, который, впрочем, очень скоро потух.
Реакция свидетелей была одинакова по смыслу, хотя и различалась по форме:
– Никола-угодник, да что ж это было?
– Царица Небесная, чем же такое могло разразиться?
– Иисусе Сладчайший, спаси и помилуй нас, грешных!
– Будто сам Тёмный, не к ночи будь помянут, хватил огнём…
Все прочие мнения печатному изложению не поддавались.
Когда волна, поднятая взрывом, достигла корабля, качнула его и ушла дальше, командир, как и подобает, очнулся первым. Он сразу заметил, что щит почти цел. Для начала, по мнению Семакова, иномирские специалисты должны были дать объяснения. Однако на их лицах было написано столь открытое потрясение и изумление, что сразу стало ясно: объяснения маловероятны. Так и оказалось:
– Владимир Николаевич, чем хотите клянусь: не только не видал ничего похожего, даже не предполагал, что этакое возможно…
– Присоединяюсь к мнению Тифора: и не видывал и не слыхивал, но я всё же только капитан…
– Отдалённо похожее видел. Профес однажды устроил большой взрыв; он сказал, эквивалентный десяти тоннам тротила, но тот был камень-в-камень, огненного шара не появилось. Я и не знал, что возможно такое смешение стихийных…
Никто на Маэре не знал, что мелкодисперсное железо самовозгорается на воздухе. В те времена на Земле это тоже было неизвестно. Наверняка сам Профес был осведомлён об эффекте, но почему-то не довёл его до сведения товарищей.
После третьего выстрела и отсутствия попаданий лейтенант Мешков выразил вслух то, что должен был сказать любой артиллерист:
– Как прикажете производить пристрелку? Ведь я только и видел, что щит целёхонек.
Ответил, как ни странно, Риммер:
– Есть средство, Михаил Григорьевич. Если Тифор Ахмедович сможет устроить, надо бы палить большой гранатой, не запуская малую. Взрываться она не будет, просто упадёт в море. А болванка весом в пятьдесят пять фунтов даст приличный фонтан воды. Думаю, он будет даже повыше самого щита. Вот и средство для пристрелки.
Малах досадливо скривил рот (на очень короткое время). Он и сам было додумался до этой идеи, но моряк его опередил. Командор высказался в другом ключе:
– Жаль только будет больших гранат: их не так много у нас.
– Так ведь, Малах Надирович, всё равно истратим, со взрывом или без. Тифор Ахмедович, так как, пробовать будем?
Почти через четыре часа напряжённой работы наладка совершилась. Порядка ради последнюю гранату истратили уже со взрывом. Многих (Семакова в том числе) очень интересовало, может ли наблюдавшийся огненный шар вызвать пожар, но как раз это выяснить не удалось: щит разметало в такие щепки, что загораться было нечему.
И ещё весь экипаж «Морского дракона» уловил редкие орудийные выстрелы, чуть слышно доносившиеся со стороны Севастополя. Но они прекратились задолго до окончания работ по наладке. Уже потом выяснилось, что это береговые батареи не особо удачно пытались обстрелять три парохода союзников, производивших разведку. Канонада стихла, когда солнце уже клонилось к западу.
– Кроев, доложить о количестве боеприпасов!
Через несколько минут добросовестный боцманмат стоял на вытяжку:
– Ваше благородие, больших только две, а малых так все двести восемьдесят шесть.
Пауза была вызвана не стремлением командира к театральным эффектам. Он и в самом деле думал.
– Собрать щиты!
Команда была привычной, но все же к моменту её выполнения солнце уже готовилось нырнуть в Чёрное море.
Семаков оскалился в уже хорошо знакомой экипажу улыбке:
– Корабль к бою и походу изготовить! Будем догонять тех троих!
Глава 20
Боевой приказ коммодору Филипсу-Райдеру был яснее ясного: довести отряд из трёх пароходофрегатов до Севастополя, произвести разведку, в бой не ввязываться, вернуться в Константинополь и доложить. Выполнение задания не показалось сложным. Береговые батареи, правда, пытались обстрелять корабли союзников, но огромная дистанция позволяла попасть разве что по дикой случайности. Зато пушечные дымы не увидел бы разве что слепой.
Командующего отрядом не смутили даже чуть слышные отзвуки артиллерийской канонады на юго-юго-востоке. Хотя нет, какая там канонада – всего-то четыре выстрела. Он решил, что у русских произошло боестолкновение с турками. Наверняка не с английскими или французскими кораблями, ибо об их местоположении Филипс-Райдер имел самые точные сведения. Ну а турки, по глупости сцепившиеся с русскими, не заслуживали сочувствия и не могли рассчитывать на помощь: боевая задача эскадры этого не предусматривала. Опасность встречи с противником он полагал малой: линейные корабли просто не могли догнать быстроходные пароходофрегаты по причине юго-западного ветра. Правда, русский разведчик вполне способен настичь их, но бой, по мнению командора, был маловероятен. Всё же трое против одного – неприятный расклад для кораблика с одним-единственным орудием. Но на случай потребности в маневрировании Филипс-Райдер поставил менее опытного (по его мнению) француза – это был капитан Леру на «Артемиз» – в конец кильватерной колонны, рассудив, что так у английских кораблей меньше шансов на досадные помехи от действий заведомо неуклюжего союзника.
Капитан Фрэнсис Скотт, командовавший пароходофрегатом «Один», был настроен куда менее благодушно. У него на уме было другое объяснение пушечным выстрелам: русский разведчик вполне мог проводить артиллерийские
