В тот день Господь был слишком занят своими небесными делами и русские били настильным огнем. «Сталинские органы» заставляли нас вжаться в грязь и не давали поднять головы. Все, что мы могли делать, – так это только дышать. И мы задавались вопросом, как нам отсюда выбраться. Совершенно случайно мимо нас проезжали две четырехствольные 20-миллиметровые зенитные установки «Валлонии». Их расчеты, не обращая внимания на вражеский огонь, тут же вывели орудия на позиции, и грохот их стрельбы казался нам намного приятнее рева вражеских «органов».
Возможно, я не совсем точно передаю слова нашего друга Мюллера, но именно так я их понял, поскольку нам пришлось пережить то же самое. И еще, по его словам, он обязан жизнью тем валлонам, но я не могу быть уверен, поскольку в тот момент был так рад и преисполнен гордости за своих валлонских товарищей, за наш легион! Я поспешно вернулся за свой стол в первом зале, чтобы рассказать об этом своим друзьям. Каково же было мое удивление, когда Рене Ладьер, который сидел за моим столом и сопровождал нас в поездке, сказал, что он был тогда в той батарее! Я тут же отвел его в другой зал, где за столом сидел мой друг Мюллер.
Можете себе представить, как были рады встретиться два человека, которые в то время не знали друг друга! Но тогда все выглядело вполне естественным. Наш друг Рене назвал Мюллеру то место и сообщил подробности боя, подтвердившие все воспоминания Мюллера. Однако ни наши газеты, ни телевидение не рассказывают о подобных вещах, но это не важно, поскольку для нас важны только те, кто дороги нам, кто нам близок, и те, кто сам относится к нам с уважением.
Я сказал Мюллеру, что, строго говоря, он познакомился со мной лишь благодаря немецкому товарищу из артиллерийского полка. Потому что без него, будучи раненным, я не смог бы сам выбраться из окружения. Я должен был сказать ему, что он только что высказал уважение к валлонским легионерам, а я, в свою очередь, выразил восхищение одним из его немецких товарищей.
Так значит, теперь мы квиты? Конечно нет! Разве можно расквитаться, пройдя бок о бок такой дорогой всем вместе: немцам, фламандцам, валлонам, французам, датчанам и множеству других добровольцев всех национальностей и в одном строю. В этом и есть причина, суть нашей дружбы. Это наша вера и наша честь. Это наша солидарность со всеми добровольцами Европы и других континентов, кто носил те же эмблемы, шел под тем же флагом, а самое главное – с теми же идеалами![88] Мы имеем право, и мы единственные, кто может писать слово «Европа» с заглавной «Е». Это наша Европа, а не их!
Глава 16. Тур по госпиталям
Мы узнали, что пути впереди разрушены и нас собираются перегрузить с поезда. Сейчас час ночи. Перегрузка занимает часть темного времени суток, и вскоре я укладываюсь спать в другую постель. Около восьми утра поезд наконец трогается. Я даже не задаюсь вопросом, последним ли будет этот этап пути! Кажется, сегодня 24 февраля. Мы ехали два дня и две ночи, но бесконечные остановки могли ввести меня в заблуждение. Когда предоставлялась возможность, нас кормили. Печь растоплена, прогорает и растапливается снова, в зависимости от возможностей поездной бригады и во время остановок.
26 февраля, девять дней спустя после прорыва, состав останавливается в виду то ли Лемберга, то ли Люблина. Ранее проезжавшие через эти города раненые упоминали оба названия, однако то, что я вижу со своего места, не говорит мне о том, где мы находимся, и не видно никаких отличительных признаков, чтобы быть уверенным наверняка. Около семи утра. Укрытый снегом ландшафт под низким серым небом. Возле всех этих поездов кипит бурная деятельность, ведь мы не единственные! Непрестанно прибывают грузовики и санитарные машины и, нагруженные ранеными, отъезжают в направлении города. Дорога к нему сначала идет под гору, затем взбирается вверх, а сам он находится в 4–5 километрах от нас. Колонны, словно бесконечные ленты, растянулись двумя параллельными рядами вдоль всей дороги, в обоих направлениях. По дороге громыхают сотни машин, образуя две черные линии в этих безбрежных снегах. В этом серо-белом пейзаже присутствуют и другие темные силуэты. В отдалении, на противоположном склоне, видны церкви с их колокольнями и возвышающиеся над городом высокие здания.
В ближайшие четыре часа ожидания у меня было достаточно свободного времени, чтобы наблюдать это зрелище. Тяжелые от снега облака движутся и меняют очертания над этим человеческим муравейником, который неутомимо трудится, чтобы спасти всех, кого только возможно, доставить тысячи раненых в городские госпитали. Следует воздать должное всему медицинскому и вспомогательному персоналу, столкнувшемуся с крайне сложной задачей по разгрузке и размещению почти 30 тысяч раненых по разным госпиталям города, по созданию совершенно новой структуры для приема такого неожиданно массового наплыва раненых, прибывавших в течение нескольких дней подряд. Раненые поступали не только из-под Черкасс, но и из-под Ковеля и других локальных котлов, куда, как мне сказали, сразу после Черкасс был направлен генерал Гилле. Верховное командование посчитало, что, после того как ему удалось сохранить основную группировку, окруженную в Черкасском котле[89], он и там добьется успеха.
Около 11:00 я наконец прибываю в один из госпиталей. Это Reserve-Lazarett Abt. IV, 4-й запасной госпиталь. Санитарная машина останавливается позади здания, где медицинский персонал помогает водителям машин выгрузить нас, после чего спускают по небольшой наружной лестнице в подвал госпиталя, у которого над подвалом и первым этажом еще три или четыре этажа. Нас размещают в коридоре с белыми кафельными стенами, который быстро заполняется до отказа. Тут же появляются другие сотрудники, которые, группами по два-три человека, сначала раздевают нас, а потом намыливают чем-то вроде жидкого мыла и трут жесткими щетками! Затем относят в большую душевую, где моют теплой водой из садовых шлангов! Потом трут еще, и, когда мы отмыты, медбратья и медсестры переносят нас в другое помещение, где сушат теплым воздухом. После чего нас кладут под одеяла на другие носилки и немного погодя распределяют по палатам на других этажах. Все происходит быстро, и я попадаю на первый этаж.
Не успел я познакомиться со своими соседями по палате, как нам приносят первый легкий полдник, чудесный бульон с галетами. Какая заботливость!
