А спустя чуть менее часа вернулась диверсионная группа. Жан вел упирающегося человека с мешком на голове. Моника без пальто и шляпки, вся взъерошенная, держалась за перевязанную левую руку — импровизированный бинт быстро становился мокрым и красным. А Игорек… его не было.
— Где он? Что стряслось? — с ходу накинулась Юля.
Но Казак лишь опустила взгляд, и все стало сразу ясно. Сердце Дениса екнула: «Как же так? Игорек?! Только не Игорек!». Юля отвернулась, будто готовясь расплакаться.
— Он жертвовать собой… чтобы мы спасаться, — медленно подбирая слова, сказал Жан. — Он быть хороший солдат!
— Один из лучших, кого я знала, — произнесла Моника. Агентесса то и дело закрывала глаза и, казалось, боролась с тем, чтобы не лишиться сознания, крови она потеряла с избытком.
— Кто вы? Кто вы? Что вам от меня надо? — залепетал человек с мешком на голове.
Моника кивнула Жану, тот сорвал с головы профессора Лыкова мешок.
— Казак? — выпучился Максим Эдуардович. Казалось, он выглядел лет на десять старше. — Но ты же погибла? — Ошеломленный профессор замотал головой, Юля с Жаном были ему не знакомы, а вот… — Федоров? И вы с ней? Но как? Почему?
— Боюсь, профессор, сейчас мы удивим вас еще больше.
Глава 17
— Профессор, у меня сейчас точно мозг закипит, из ушей пар пойдет и голова взорвется! — взмолился Денис. — Можете без всех этих ваших научных понтов? Простым человеческим, русским мне языком скажите насколько это безопасно?
— Фифти-фифти, молодой человек, — развел руками профессор Лыков.
Фадееву этот ответ явно пришелся не по душе, он насупился, и, с сомнением посмотрев на «ежика», покачал головой.
Еще несколько часов назад Денис считал, что самым сложным будет убедить Максима Эдуардовича Лыкова в том, что он и вся его жизнь — это лишь продукт измененной реальности, вызванной сдвигом временного потока. Но профессор, нужно отдать ему должное, встретил эту новость, как заправский боксер встречает хук справа, то есть без страха и с ответным ударом. Ответный удар зародился на фразе: «Теперь все встает на свои места!» и продолжился длинным разъяснением о природе поведения z-частиц, их скоплении и влиянии на разрывы материи, а закончилось все это: «Его будто подменили, еще вчера я был у Его Величества в фаворе и вдруг меня уже ведут под руки в Петропавловку». Следующий удар о истинной природе императора профессор парировал столь же стойко, признавшись, что в душе он всегда симпатизировал идеям Маркса. В общем, общий язык и понимание в сией не понятной ситуации обнаружились быстро, Лыков пошел на контакт, проникся в ситуацию и согласился помочь, а что еще остается делать в его случае, когда со дня на день тебя ждет эшафот, якобы за гос. измену. Но вот дальше этого желания движение затормозилось. И причиной тому был уже не профессор, а прогресс.
Прогресс не стоит на месте, как учили нас в детстве, он развивается, нарастает, как снежный ком, движет наше общество вперед, как заправский локомотив… Все так? Вроде да. И, следовательно, сам прогресс вперед толкают человеческие единицы, именно они, одаренные природой или высшей силой гении, пассионарии от науки, как назвал бы их Гумилев, кидают в топку локомотива-прогресса уголь. И опять, похоже, все верно. «Только вот тогда какого лешего прогресс этой исторической реальности остался на уровне пятидесятых — семидесятых годов прошлого века?» — задал себе вопрос Денис. Так может все же не прогресс движет общество вперед, а, напротив, именно общество с его законами, новыми веяниями, трендами и тенденциями создает почву для прогресса? И люди в этом самом обществе уже отнюдь не цветы, поглощающие новый дивный свет, а добротный компост для развития самой мысли. Не по этой ли самой причине уничтожение старого укоренившегося в царской России режима и уравнивания общества в правах послужило началом новой, самой масштабной мировой революции, но не общественной, а научно-технической, сумевшей за век превзойти все достижения человечества за всю его историю. И не по этой ли самой причине новых общественных веяний, трендов и тенденции наш локомотив-прогресс под конец двадцатого века стал стремительно терять скорость, и запасы угля в кладовой подошли к концу, и наше общество уже не мечтает о покорении космоса, а гораздо больше жаждет нового гаджета, в который можно уткнуться и тупо залипать.
Но все эти Фадеевские рассуждения были туманны и абстрактны и не базировались ни на каких исследованиях. И рискни Денис поделиться ими с научным обществом, ученые тут же накинулись бы на него, как стая разъяренных боевых чихуахуа, и, тяфкая, принялись бы рвать эту теорию на мелкие лоскутки, как пресловутый Тузик, ту самую пресловутую грелку. Впрочем, времени ни на что это не оставалось, поскольку проблема неравенства прогресса двух исторических реальностей встала перед Денисом, Юлей, Моникой и Жаном стеной. И стену эту сейчас нужно было как-то сносить.
В привычном для Фадеева и его товарищей мире эта стена была бы невысокой, тонкой и прозрачной, построенной нано-роботами из нано-частиц и микро-чипов на базе сверхскоростного многоядерного компьютера, питаемого от беспроводной сети, да и стена эта являлась бы вовсе не стеной, а лестницей в небо. В этой же реальности стена состояла из монолитных гранитных блоков и стали, созданной рабочим пролетариатом; по искрящимся проводам бежало электричество, питающее множество лампочек и предохранителей, чтобы подобие вычислительного процессора, более напоминающего мавзолей, не взорвалось. Иными словами, профессор Лыков той реальности при помощи подручных технологий и без посещения главного источника в отделе «Защиты истинности истории и граждан, попавших в петлю времени» сумел бы открыть межвременной разрыв и отправить группу в прошлое, в этой реальности такой возможности не имелось, и единственный компьютер, который был способен проделать что-то подобное, имелся лишь в здании Главного Штаба, то есть, в логове Громова. Юля по своему обыкновению сразу предложила радикальный способ решения: взять в руки кувалду и «просто снести эту стену на хрен», но даже Моника посчитала, что попытка проникновения в здание Главного Штаба — это чистой воды самоубийство. И тогда вдруг выяснилось, что существует и другой первый экспериментальный аппарат для повторного разрыва еще не затянувшейся временной материи. Его Лыков собирал долгие годы на чердаке старой съемной квартиры, но ни один человек так и не прошел через него в прошлое, исследованиями профессора заинтересовалось правительство, и работы были начаты с самого начала, но уже в лучшей Петроградской лаборатории и при полном императорском финансировании.
«Волшебный» чердак, который должен
