Но такая наглость не осталась безнаказанной. С русских миноносцев по обнаружившей себя японской батарее принялись часто бить носовые трехдюймовки Кане. В тех местах, где бронебойные болванки ударили в галечниковый пляж или в замаскированные камнями бетонированные брустверы, сверкнули искры и во все стороны полетела каменная крошка. Под этим обстрелом номера расчетов пригибались и бормотали молитвы богине Аматерасу, но продолжали делать свое дело. Но это было далеко не все, что судьба приготовила им на сегодня. Конечно, залп броненосной эскадры смешал бы эту батарею с землей с первого раза, но на броненосцах просто не успели сообразить, что к чему и почему… Большие мальчики по большей части бывают отчаянными тугодумами.
Неожиданно над нами раздался отчаянный мат-перемат в адрес какой-то «японы мамы». Обернувшись и подняв головы, мы с Антоном Ивановичем увидели, что это матерятся номера расчета, срывающие брезентовый чехол с артиллерийской установки ЗИФ-31Б, спаренной 57-мм автоматической универсальной установки, древней как дерьмо питекантропа. У этой допотопной бандуры 1955 года рождения не имелось даже примитивного внешнего СУАО и автоматической подачи боеприпасов. Вместо системы автоматического управления и наведения у этой установки имелся живой наводчик, которому помогал прицел АМЗ-57-2, а обоймы со снарядами в приемники подавались двумя такими же живыми заряжающими – каждый со своей стороны. Вот эти трое, устраивающиеся сейчас в своем вороньем гнезде, и оглашали окрестности ярчайшими образцами нецензурной лексики, при применении которой телевизор начинает отчаянно пикать.
Вот, видимо, установка оказалась готова к стрельбе; наводчик приник к прицелу – и окрестности огласил яростный пульсирующий грохот. Пламя выстрелов на концах пламегасителей, трассера, стаей пылающих светляков уходящие к цели, и яростный вихрь разрывов, вставший с небольшим недолетом поблизости от одного из японских орудий… Вот заряжающие вставили новые обоймы, наводчик поправил прицел – и следующая очередь легла как надо. От допотопной германской пушки в облаках разрывов во все стороны полетели кровавые клочья и мелкие обломки; морпехи на палубе «Вилкова» и на миноносцах разразились яростным «ура», и мы с Антоном Ивановичем орали так же, как и остальные. А наводчик уже выбрал своей адской молотилке новую цель. Очередь! Японский офицер, картинно стоящий с поднятой саблей перед орудием, так же показательно разлетается кровавыми брызгами от прямого попадания снаряда; впрочем, самой пушке и номерам расчета повезло не больше. Очередь! Очередь! Очередь! Батарея подавлена, орудия исковерканы, а японские батарейцы или мертвы, или забились в самые глубокие щели между валунами, ибо не все там самураи. Тем временем артиллерийская установка развернула стволы на левый борт и принялась блевать в море потоками пенящейся воды.
Впрочем, в тот момент нам уже было не до наблюдения за тем, что там делает расчет спарки. Берег приближался стремительно, и мы с капитаном Деникиным заторопились в десантный трюм. А там темнота (точнее, полумрак), прерывистое дыхание нескольких сотен бойцов, в напряжении ожидающих самого главного момента во всей операции. И вот он наступает… Короткий скрежет где-то под днищем, немузыкальный лязг – и десантная аппарель распахивается перед нами, впуская в полумрак солнечный свет и запах только случившегося тут разгрома. Запах сгоревшего пороха, тротила, крови и дерьма…
С криком: «За Веру, Царя и Отечество!» Антон Иванович, картинно вздев вверх Маузер С96, увлекает за собой ревущую волну морпехов, одетых в недавно полученные черные береты и черно-зеленые камуфляжные комбинезоны. Уставив перед собой штыки, эта волна выхлестывает на берег – и сопротивление ей равносильно самоубийству, потому что справа и слева от «Николая Вилкова» причаливают миноносцы, и с них в пену прибоя прыгают такие же черноберетные камуфлированные фигуры, держа над головой винтовки Мосина. В нескольких местах атакующие морпехи остановились на мгновение – только для того, чтобы ткнуть что-то лежащее мосинским штыком. Это были удары милосердия, отпускающие души смертельно раненых врагов в загробный мир.
Кстати, когда обсуждался вопрос с вооружением бригады, то были самые разные предложения по ее вооружению. Понятно, что нет пророков в своем Отечестве, поэтому были некоторые колебания между винтовкой Маузера и трофейными Арисаками. Но Павел Павлович (вот уж умнейший человек) посоветовал нам не пороть горячку и устроить испытания винтовкам-претенденткам, ну, скажем, по пяти параметрам: надежность, удобство обращения, меткость, поражающее действие, удобство в рукопашной схватке. С большим отрывом в этих соревнованиях победила как раз винтовка Мосина, оказавшаяся на первом месте в трех номинациях из пяти, а по двум другим позициям твердо удерживающая второе место. Скептики и низкопоклонники перед Западом оказались посрамлены. Маузер в результате и вовсе отставили в сторону, а особо меткие Арисаки достались снайперам, ибо, по выражению самих японских офицеров, эта винтовка обладала избыточной меткостью. Меткость избыточной не бывает – могу заверить я косоглазых оппонентов. Впрочем, пусть остаются в плену своих заблуждений. Нам же лучше.
Ручные пулеметы «Мадсена» были единственным видом оружия, который мы планировали приобрести в Европе. Говорят, Наместник Алексеев даже добился размещения специального заказа на датском заводе, но тут нашим флибустьерам с большой дороги подвернулся шальной германский пароход, набитый этими пулеметами, которые в связи со срочностью дела были переданы нам прямо в море. Один пулемет на отделение увеличивает огневую мощь этого отделения во время общевойскового боя в разы, если не на порядки.
Пока Антон Иванович ведет свой батальон вверх по узкой тропке, поднимающейся к гребню высоты и разбитой большой береговой батарее, оглядываюсь по сторонам и назад. К берегу подходят все пять канонерок, и бойцы вот-вот начнут спрыгивать с их бортов прямо в воду. Где-то наверху на короткое время вспыхивает перестрелка, которая так же внезапно прекращается. Антон Иванович в действии. Сопротивление подавлено и никто никуда не идет. Тороплюсь вслед за первым батальоном. Именно там, на вершине горы, сейчас мое место…
Около полудня, остров Симоно-Сима, безымянная высота 226.
капитан Антон Иванович Деникин.
Неправ был Александр Владимирович. На Ялу было проще. Там не надо было карабкаться вверх по узкой каменистой тропе навстречу выстрелам ошалевших от страха и ярости японских солдат. На Ялу драться требовалось
