Через пару минут спешившийся крестоносец с угрюмым лицом, густой проседью в волосах и невыразительными глазами усталого садиста раскладывал перед пленником свой походный арсенал. Щипцы, щипчики и щипчища, ножи самых невообразимых видов, форм и размеров. Иглы, ножницы, тиски для пальцев, воронки для вливания в рот кипятка и расплавленного олова, шипастые валики и «скалки» для сдирания кожи… Много чего здесь было.
Бурцев аж взмок. Давно ему не становилось так паршиво.
– Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии говорить, что теперь вы можете просто давать приказ, герцог Казимир. Наш брат Себастьян есть искусный мастер по добыче правды.
Сержант хихикнул. Наверное, последнюю фразу он добавил от себя. В качестве шутки.
Очень смешно! Бурцев подумал, до чего же легко и спокойно служилось в ОМОНе!
Глава 45«Давать приказ» Казимир не успел. В застывшем воздухе что-то просвистело. Зловещую предпыточную тишину нарушил громкий чмок. Хваленый мастер по добыче правды упал, уткнувшись пронзенным черепом в груду аккуратно разложенного железа. Окровавленное острие стрелы торчало из затылка брата Себастьяна. В пустой глазнице подрагивало оперение. По щеке медленно стекала кровь и белесая слизь. Стрела, что вышибла тевтону глаз, была длинной, гораздо длиннее польских стрел. Доводилось Бурцеву уже видеть такие в Вроцлаве. Татарская стрела!
Ноги палача еще сучили в предсмертной агонии, а на тевтонов и куявцев посыпались новые стрелы. Заржали раненые кони, завопили люди. Шальной железный наконечник с сухим стуком ударил в дерево у виска Бурцева.
Конрад и Казимир первыми прикрыли головы шлемами, подхватили щиты и рванули из ножен мечи. Три человека, не столь расторопные, уже корчились на земле рядом с братом Себастьяном. А стрелопад продолжался. Появившиеся в отдалении, у самой рощи, легковооруженные всадники, отнюдь не рвались в рукопашную. Небольшой, в общем-то, отряд – десятка полтора-два. Но гоняться сейчас за юркими конными лучниками – дохлый номер. Стоять на месте и бестолково подставляться под их стрелы – еще глупее. А тугозарядные куявские арбалеты никак не могли сравниться в скорострельности с луками противника.
Из Сродовской крепости, правда, выдвигалась подмога, но слишком медленно, и слишком далеко она была.
Упал, пронзенный стрелой, еще один рыцарь с черным крестом на белом плаще. Упали два кнехта князя Казимира.
Тевтоны обступили своего магистра со всех сторон. Короткий выкрик на немецком – и украшенное крестами каре двинулось к городским укреплениям. Построение не ломалось: дисциплинка у тевтонов была та еще! За воинами Христа в беспорядке отступали куявцы.
Казимир чуть замешкался. С обнаженным клинком направился к Бурцеву. Огнем и мечом, так? Что ж, мечом, конечно же, выйдет быстрее.
Сразу две стрелы впились в бок княжеского коня. Раненое животное осело на задние ноги, рухнуло наземь. Всадник едва успел спрыгнуть с седла. Оруженосец Казимира, молодой юноша в кожаной кирасе и с тазообразным шлемом на голове тут же подскочил к нему, отдал господину поводья своей лошади.
– Спасайся, князь! Твоего пленника убьют татары. Спаса…
Сильный толчок бросил его в объятья Казимиру. Между лопаток верного оруженосца трепетала стрела.
Казимир медлить не стал. В Сродовскую крепость он влетел на лошади павшего слуги.
…Татары пленника не убили. Всадники в мохнатых шапках покружили у одинокого дерева, собирая стрелы и добивая раненых. Крепость, в которой укрылись магистр Конрад и Казимир Куявский, пока не извергала карательных отрядов – сродовцы, видимо, опасались, что вслед за небольшим отрядом подтянутся основные силы противника. И все же степные кочевники чувствовали себя вблизи чужого города неуютно. Сильно трофеями нагружаться они не стали и вскоре повернули коней к далекой рощице.
Только один всадник задержался возле Бурцева. Невысокий круглолицый воин с миндалевидными глазами, редкими бровями и маленькими усиками. Легкий доспех из бычьей кожи с нашитыми на груди и животе костяными пластинками из лошадиных копыт казался экзотическим шаманским нарядом. На голове возвышался колпак из кожи и меха, усиленный железными полосами: и шапка, и шлем одновременно. Сзади – на спине – болтался плетенный из упругих веток и обтянутый кожей щит – легкий, но вряд ли достаточно прочный, чтобы выдержать удар рыцарского копья или меча. А вот кривая сабля на поясе – оружие, отсутствующее у других конных лучников, свидетельствовала, что пленником заинтересовался предводитель отряда.
Вжик! Сабля выскользнула из ножен.
– Кем син?[19] Кем?
Бурцев попытался понять, чего хочет кочевник.
– Алман?[20]
– Юк[21], – незнакомое короткое словечко сорвалось с губ само собой. Незнакомое Бурцеву, но не его предкам.
Брови над раскосыми глазами степняка поднялись вверх. Сабля – тоже.
Или замочит прямо сейчас. Или… освободит, что ли?
Изогнутый клинок блеснул на солнце. Путы ослабли.
– Бире![22] – позвал подчиненных воин с саблей. – Тиз![23]
Бурцева отвязали от дерева лишь для того, чтобы связать снова. Он не успел восстановить кровообращение в посиневших руках и постарался отогнать прочь мысль о сопротивлении. Сопротивляться? А, собственно, зачем?! Между пыточными инструментами тевтонов и жесткими веревками из конского волоса Бурцев все-таки выбрал последнее.
– Пойдешь со мной! – безапелляционным тоном заявил всадник.
Бурцев уже не удивлялся тому, что понимает незнакомца без перевода? Чему удивляться-то? Если частичка польской крови при переносе во времени пробудила генетическую память и распахнула лингвистический багаж далеких предков-шляхтичей, то же самое должно случиться и с языковым наследием татарских пра-пра-прадедушек и бабушек. Вот с немцами, да, не повезло. Ну, нет в нем ни капли немецкой крови и все тут.
Кочевники уже затягивали петлю аркана на связанных перед грудью руках пленника.
– Будешь упрямиться – умрешь, – пригрозил предводитель.
– Яхши, – пожал плечами Бурцев. – Хорошо.
Лошадей в галоп не пускали. Кочевники ехали рысью, но взятый с самого начала темп не снижали.
Полонянина гнали на аркане, конец которого был прикреплен к седлу обладателя сабли. Гнали хорошо, гнали долго. Давненько Бурцев не совершал таких пробежек по пересеченной местности. Пару раз падал, волочился по земле на прочной веревке, изловчившись, вскакивал снова и бежал… бежал… Нужно было бежать: вряд ли татары станут церемониться с пленником, оказавшимся обузой. Секир башка – и дело с концом.
Вообще-то за каждым кочевником рысили запасные коньки. Однако полонянина в седло не сажали. Коней степные воины берегли…
Насколько Бурцев понял, его перехватил один из передовых дозоров, рыскающих в далеком отрыве от основных сил. Раздобыв пленника и осмотрев сродовские укрепления, разведчики возвращались, чтобы отчитаться перед своим ханом.
В лагерь кочевников он прибыл в состоянии загнанной лошади. Плохо соображая, куда и зачем его ведут, Бурцев с трудом переставлял ноги. Но пока еще переставлял.
Глава 46Между двумя огнями, горевшими перед входом в большой, но отнюдь не блистающий роскошью (длинные жерди да войлочная ткань) шатер Бурцева и пленившего его татарина, угрюмые охранники в чешуйчатой броне вели так медленно, словно намеревались зажарить или закоптить заживо обоих.
