В Куявии – когда до Добжиньских земель было уже рукой подать – Освальд предложил отказаться от дневных переходов и двигаться только по ночам. Предосторожность была отнюдь не лишней. На оставшихся без князя куявских землях тевтоны чувствовали себя, как дома. Белые и серые плащи с черными крестами мелькали на дорогах не реже, чем пестрые гербы и одежды польских панов. Но если поляки держались своих замков и имений, то крестоносцы старались взять под контроль даже самые глухие уголки княжества. Сразу за куявскими землями находились собственно владения Тевтонского ордена. Однако сильные орденские форпосты имелись и на территории самой Куявии. Добжиньский край был в их числе.
…Три всадника подъехали к краю лесного массива. Остановились, всматриваясь в раскинувшееся впереди пространство. Некогда эти поля и пашни были отвоеваны у леса тяжким крестьянским трудом. Но предназначались они не только для земледелия. Вдали, на правом берегу Вислы, возвышался холм. На холме – большой, хорошо укрепленный рыцарский замок. А ведь любому замку жизненно необходимо хорошо просматриваемое и простреливаемое пространство.
Главная башня-донжон смутно напомнила Бурцеву гербовый символ Освальдового щита. Но не только… Малая башня перехода из гиммлеровского спецхрана – вот на что она еще походила.
Сюрприз, однако!
Конечно, не мешало бы рассмотреть основную замковую башню поближе и при дневном свете. Но как?
Подобраться к крепости незамеченным невозможно. И даже если бы это удалось…
Башню-цитадель и внутренний замковый двор оберегают прочные стены с угловыми и надвратной башенками, надо рвом поднят мост.
Всадники молча смотрели на замок. Бурцев покачивал на ременной петле подарок добжиньца – трофейную булаву. Справа сидел задумчивый Освальд, положив на высокую луку рыцарское копье. Слева – замер с луком поперек седла Бурангул. Ну, прямо картина Васнецова «Три богатыря»!
– Моя вотчина, – нарушил тишину хриплый голос добжиньского рыцаря. – Взгужевежа. «Башня-на-холме». Замок моих предков. Мой замок… Был моим, пока мазовецкий и куявский князья не отдали его тевтонам.
Молчание длилось еще пару минут.
– Эх, сюда бы парочку хойхойпао! – задумчиво пробормотал Бурцев.
– Чего-чего? – удивился рыцарь.
– Ну, требюше.
– Да, это бы не помешало, – согласился добжинец. – Хотя донжон Взгужевежи не повредят даже камнеметы.
Еще помолчали.
– Как думаешь, Освальд, сколько человек сейчас в замке? – спросил Бурцев.
– При мне постоянный гарнизон никогда не превышал полусотни человек. Но, говорят, мой дед держал там целую сотню. Впрочем, при необходимости Взгужевежа укроет и две сотни воинов. В замке есть погреба, амбары, склады, конюшня, есть колодец с родниковой водой.
– Двести защитников? – задумчиво переспросил Бурцев. – А больше?
– Вряд ли, – мотнул головой Освальд. – Слишком тесно будет.
– Значит, тевтонов внутри не больше, чем нас?
– Да, но они в крепости. В хорошей крепости, Вацлав.
– Тогда думай, Освальд! Для осады у нас кишка тонка. Нужно взять замок штурмом. И взять быстро. У любой защиты должно быть слабое место.
– У Взгужевежи – нет! – гордо заявил рыцарь. – Замок строили лучшие мастера добжиньской земли. Строили вокруг несокрушимой башни, возведенной в незапамятные времена неизвестным народом…
Незапамятные времена? Неизвестный народ? Неужто в самом деле арийская башня перехода?
– Взгужевежа неприступна, – убежденно подытожил Освальд.
– А тайные подземные ходы?
– Был один. Обвалился еще при моем прадеде.
– А как же тогда тевтоны проникли в столь неприступную крепость?
Освальд помрачнел:
– Я был на охоте, когда к Взгужевеже подъехали знатные куявские рыцари, сопровождавшие тевтонов. Именем Конрада, князя Мазовии, и его сына Казимира, князя Куявии, они потребовали открыть ворота для послов ордена Святой Марии. Мой старик-отец не заподозрил подвоха. Ворота открыли, крестоносцы заняли замок и объявили, что, согласно договору с Конрадом Мазовецким и Казимиром Куявским, Взгужевежа переходит во владения ордена. Тевтоны потребовали сложить оружие. Отец и верные ему люди воспротивились. Когда я вернулся, все было кончено. Куявцы и мазовцы уехали, над воротами висел белый флаг с черным крестом, на стенах появились виселицы. Среди повешенных я узнал отца.
Да, невеселая история. После такого, действительно, только и остается, что уйти в леса партизанить.
– Хорошо, что мать не дожила до этого дня, – с усилием закончил добжинец.
Снова молчание… Потом Бурцев заговорил по-татарски:
– Что ты думаешь, Бурангул? Как взять крепость?
– Может быть, когда откроются ворота, захватить наскоком? – предложил юзбаши. – Если напасть неожиданно, на свежих лошадях…
Бурцев перевел добжиньцу слова татарского сотника. Освальд угрюмо покачал головой:
– При малейшей опасности стража обрушит вниз воротную решетку. Да и мост поднимется быстрее, чем мы окажемся под стенами. Вот если бы…
– Что? – насторожился Бурцев.
– Если бы кому-нибудь удалось обманом проникнуть внутрь, как сделали это сами тевтоны, и хотя бы ненадолго захватить ворота… Да нет, пустое! Крестоносцы не впустят в крепость никого, кроме гонцов Конрада. А мы их всех перебили.
– Гениально! – Бурцев уставился на трофейную булаву. – Освальд, ведь твои люди везут с собой тевтонские доспехи, оружие, одежду…
Добжинец понял, оживился.
– А в самом деле! – усатое лицо Освальда расплылось в улыбке. – Попробовать стоит!
Глава 73Не побитых щитов, не изрубленных доспехов, не помятых ведрообразных шлемов на поверку оказалось не так уж и много. Не перепачканных кровяными подтеками и не изорванных в бою белых накидок и плащей с крестами – того меньше. Собственно полное снаряжение тевтонских братьев, которое не вызвало бы подозрений у защитников замка, удалось подобрать лишь для троих потенциальных диверсантов. Им-то и предстояло открыть ворота Взгужевежи.
О том, кто поедет к «Башне-на-холме», спорили недолго. Освальд, как единственный человек в отряде, говоривший по-немецки не хуже самих крестоносцев, прошел вне конкурса. Да никто и не отважился перечить добжиньцу, жаждущему поквитаться с убийцами отца. Бурцев воспользовался правом вожака, и сам готов был перегрызть глотку любому, кто встанет на его пути к Аделаиде. А вот из-за третьего орденского комплекта чуть не поубивали друг друга Збыслав и Дмитрий. Впрочем, ни тот ни другой все равно не влезли в тесную кольчужку, миниатюрный панцирь и узкое сюрко. Не смог втиснуться в латы и дядька Адам. Зато Бурангулу доспехи пришлись впору.
– Побудешь немного истинным арийцем, – хмыкнул Бурцев, надевая на голову татарского сотника тевтонский шлем с крестом на личине. – Главное, ни при каких обстоятельствах не снимай этот котелок.
Бурангул не возражал. Только возмущался тупостью огромного рыцарского коня, на которого ему в целях конспирации пришлось пересесть со смышленой низкорослой лошадки, ерзал в непривычном седле с высокими луками да недовольно косился на тяжелый меч, висевшей сбоку вместо легкой сабли.
– И как они только дерутся с такими узкими глазами! – пробурчал напоследок татарин, стукнув кольчужной перчаткой по смотровой щели шлема.
Ох, кто бы говорил!
Во вместительные седельные сумы Василий, Освальд и Бурангул вложили по паре-тройке «громовых шаров» мэйд ин чина. Бомбы Сыма Цзяна – не ахти какие фугасы, конечно, но если
