«Для Германии настал грозный час испытаний. Окружающие нас враги заставляют нас защищаться. Да не притупится меч возмездия в наших руках… А теперь я призываю вас пойти в церковь, преклонить колени перед Богом, справедливым и всемогущим, и помолиться за победу нашей доблестной армии…»
Прошло время, а патриотический угар все еще витал над Берлином, затуманивая мозги не только простолюдинов, но и сильных мира сего. Несмотря на пробуксовывание плана Шлиффена, все еще верили в победу не только над Францией, но и над Россией, и потому кайзер радостно потирал руки после докладов о хоть и медленном, но продвижении германских войск на западе, и впадал в отчаяние, слыша о движении русских армий в Пруссии и Галиции.
В кабинете императора, окна которого выходили в парк, все стены были завешаны картами с западного и восточного театров военных действий, правда, в отличие от прежних, которые Николаи видел задолго до начала войны, они были испещрены жирным стрелами, пронзающими территории противников насквозь.
Когда Николаи по приглашению генерал-адъютанта вошел в кабинет кайзера, тот, не обращая на него никакого внимания, озабоченно изучал карту северо-западной части Европы, испещренную жирными, острыми, как лезвие ножа, стрелами, направленными на Россию. Потом, подойдя к окну, он резко распахнул его и подставил свое разгоряченное лицо прохладному ветерку, поднимающемуся со Шпрее.
Николаи молча стоял перед огромным столом, стоящим посредине кабинета, заваленным картами более крупного масштаба, которые тоже рассекали острые и безжалостные стрелы, наблюдая за маневрами императора и ожидая непременной выволочки за слабую работу разведки на первом этапе войны. Но вместо этого услышал неожиданный вопрос:
– Господин подполковник, вы слышали о том, что в ночь накануне объявления войны России в коридорах нашего замка являлось привидение Гогенцоллернов – «Белая женщина», обычно предвещающая нашему роду несчастье? Я, конечно, мало верю во всякие там предрассудки, но видение это заставляет задуматься. Что вы думаете на этот счет?
– Война, ваше величество, – после небольшой паузы ответил Николаи, – и с многочисленными потомками Гогенцоллернов всякое может случиться. Как говорят французы: «A la guerre comme a1 la guerre».
– Вы правы, – нехотя согласился кайзер, – на войне как на войне. А впрочем, не стоит на такие пустяки обращать внимания. Давайте лучше перейдем к самым насущным вопросам. Скажу прямо, первые дни войны для нас не очень утешительные. План Шлиффена трещит по швам. Прошло уже столько времени, а мои солдаты еще даже не овладели бельгийской столицей, которую должны были уже давно захватить. Не лучше картина и на восточном театре военных действий. Русские вступили в пределы Пруссии, а мои генералы, вместо того чтобы дать им достойный отпор, отступают. Плохи дела и у наших союзников, русские армии уже на подходе к Ламбергу (Львов)…
– По моим сведениям, в городе уже со вчерашнего дня хозяйничают русские, – сказал Николаи.
– А почему я об этом узнаю только сегодня? – недовольно промолвил кайзер.
– Ваше величество, я сам только сегодня из телефонного разговора с коллегой Ронге узнал о поспешном отходе австро-венгерской армии на запасные позиции…
– Запасные позиции, – возбужденно воскликнул кайзер, – мои генералы должны знать, что на германской территории у них единственная позиция – граница. И с теми, кто хоть раз попытается отступить, уйти на запасные позиции, я буду расставаться, несмотря ни на какие заслуги. Вы знаете подробности боев под Гумбиеном? – император торопливо прошествовал к карте Пруссии и задумчиво уставился на свежие пометки генштабистов.
– Да, ваше величество! У меня информация из самых первых рук, – сказал Николаи, вспомнив свой недавний разговор с тестем, генералом Кольгофом, дивизия которого, потеряв в боях с русскими почти половину своего состава, была отведена в глубокий тыл на переформирование. – С вашего позволения я вкратце расскажу о том, что там произошло…
– Нет! – воскликнул кайзер. – Соблаговолите представить мне не краткие, а исчерпывающие сведения, тем более что они исходят, как я понимаю, от участника тех событий. Не могли бы вы назвать имя этого человека?
– С удовольствием, ваше величество. Это командир дивизии генерал Кольгоф.
– Я знаю этого бравого пруссака и думаю, что он достойно сражался с русскими.
– Да, ваше величество, в боях под Гумбиеном он потерял почти половину своих солдат и с честью вышел из окружения. Сейчас его дивизия находится на переформировании…
– Не надо лишних слов, – прервал подполковника кайзер, – я знаю, что генерал Кольгоф ваш тесть и как настоящий прусский офицер не любит приукрашивать действительность. Я с нетерпением жду вашего доклада.
– Диспозиция 8-й армии генерала Притвица на момент вторжения русских армий проходила по линии Бартенштейн – Инстербург. Зная о предстоящем наступлении двух русских армий, 1-й генерала Ренненкампфа и 2-й генерала Самсонова, командование 8-й германской армии решило в приграничные бои не втягиваться, а дать армии Ренненкампфа возможность углубиться максимально на запад, полагая, что чем дальше она оторвется от своей базы снабжения, тем будет уязвимее. Поэтому командирам корпусов и дивизий был отдан приказ не вступать в боевое столкновение с русскими, чтобы они достигли Гумбинена.
12 августа передовой отряд 1-й русской армии генерала Ренненкампфа, состоявший из кавалерийской дивизии, при поддержке пехотной дивизии начал вторжение в Восточную Пруссию и занял город Маргграбов. 17 августа начала наступление 1-я армия, насчитывавшая около двухсот тысяч человек. Она пересекла границу на пятидесятипятикилометровом фронте, разделенном Роминтенским лесом, и двинулась по направлению к Кенигсбергу. Генерал Франсуа, корпус которого, как вы знаете, был сформирован из уроженцев Восточной Пруссии, вопреки приказу Притвица с самого начала был решительно настроен не допустить ни одного русского на прусскую землю и тем самым в нарушение стратегического замысла командования 8-й армии слишком далеко выдвинулся вперед. Тогда Притвиц приказал Франсуа остановиться.
Франсуа энергично возразил по телефону, доказывая, что чем ближе к России он встретит противника, тем меньше опасности для германской территории. В час дня 17 августа Притвиц получил
