Я никак не мог понять, рассказывают мне правду или “кидают дешевые понты”. Но подобный рэкет существовал, бизнесменов убивали постоянно. Александр, мужчина нордической внешности, на вид лет 40, старался не показывать, как страшно ему это слушать. Время от времени он тревожно на меня поглядывал. Чтобы заставить нас еще немножко понервничать, Сергей вдруг разразился полубезумным смехом — таким, каким столь впечатляюще смеялся Роберт де Ниро в фильме “Злые улицы”. Манеры, как видно, у этих ребят были импортные, как и их кроссовки Reebok. Сергей признался, что смотрел на видеомагнитофоне в своем Благотоворительном обществе “Однажды в Америке” и “Хороших парней”. “Мы многому учимся по фильмам”, — сказал он.
Бизнесменов становилось все больше, так что Благотворительному обществу жилось неплохо. Деньги вытрясали из всех — от владельцев газетных киосков до магазинов импортных товаров.
— Разница только в цене, — пояснил Сергей.
— Когда у меня скопится два-три миллиона, тогда я, может, выйду из дела и буду вести себя по правилам, — добавил Паша. — Вся жизнь впереди, куплю потом дом в деревне и буду там тихо жить.
Когда представители Благотворительного общества удалились, Александр сказал, что плата “крыше” — “просто часть современного бизнеса”. У него была только еще одна статья расходов — оплата телефонных счетов. “Страна в переходном периоде, время дикое, нет никаких установленных правил, никакой стабильности. Открыт сезон охоты. Я слышал, что один мужик не смог им заплатить, так его пытали утюгом. Девяносто девять процентов бизнесменов в городе, в том числе я, нарушают множество законов. Налоговые законы, ограничения на операции с валютой, трудовое законодательство… Если мы хотим, чтобы что-то работало, приходится нарушать. Поэтому рэкетиры знают, что отказать им мы не можем. Обращаться в милицию бессмысленно, если только ты не хочешь провести жизнь в тюрьме. А другой вариант — лежать на дне канала”.
В брежневское время незаконными операциями занимались толкачи — изможденные заводские снабженцы, мотавшиеся по стране в поисках нужных предприятию ресурсов. Инструментами толкача были взятки и подношения. Если он приезжал из Молдавии, то привозил с собой ящики вина. Если из Астрахани — литровые банки черной икры. Но толкач был лишь комической фигурой в деградировавшей и несправедливой системе. Коррупция пронизывала централизованную экономику снизу доверху — от директора мясного магазина, который продавал лучшую говядину на черном рынке, до глав министерств, которые лгали о показателях производства, чтобы выслужиться перед генеральным секретарем.
Несмотря на все разговоры о реформе, циническое отношение к законам и их нарушение продолжали бытовать повсеместно. “За 70 лет привычка к «двойной честности» размыла представления о морали, — говорил эмигрант Владимир Алексанян. — Ты крадешь на работе. Ты лезешь без очереди. Если тебе удобно, ты не выполняешь обязательства. Нечестность в нас въелась. И если в бизнесе кто-то ведет себя честно — это потому что он принял такое сознательное решение, и обычно его хватает ненадолго. Глубоко укорененных нравственных принципов у нас нет”.
Коррупция была чем-то само собой разумеющимся. В Кировском районе Ленинграда, по словам чиновников и бизнесменов, предприниматели очень быстро обнаружили, что, для того чтобы сделать ремонт в здании или получить приличное место под киоск, нужно было заплатить районному архитектору. Наконец этого архитектора, Тимура Куриева, взяли с поличным в бане: он получал взятку в 9000 рублей. Одно из типичных надувательств горбачевской эпохи называлось “управляемый коллапс”. Чтобы поддержать получастные-полугосударственные кооперативы, правительство кредитовало их, выдавая большие стартовые суммы под низкий процент. Некоторые кооператоры действительно открывали на эти деньги магазины и предприятия. Но другие, не верившие в то, что либерализация продлится дольше нескольких месяцев и желавшие быстро сколотить капитал, брали деньги, а когда приходило время их отдавать, говорили: “Простите, бизнес прогорел”. Единственное, чем мог ответить банк, — удержать 12 процентов из скудной государственной зарплаты должника. Едва появлялась новая форма коммерции, рядом с ней тут же вырастал новый тип рэкета. Когда в июле 1988 года Sotheby’s впервые провел в Москве аукцион по продаже современной советской живописи, дельцы черного рынка тут же нашли источник быстрого дохода. Советские художники рассказывали мне, что человек, представлявшийся Олегом Петровичем (прозвище — Цыган) со своими подручными заявлялся к ним в мастерские и требовал отдать ему работы, которые, по его расчетам, должны были принести хорошую валютную прибыль при продаже за рубеж. “Мои друзья от него серьезно пострадали. Они говорили, что у него в списке есть и я: ему нужно четыре или пять моих работ — тех, которые он видел в каталоге Sotheby’s, — рассказал мне московский художник Лев Табенкин, продавший много полотен за границу. — Эти люди действуют по системе. Пока они до меня не добрались, но я в последнее время мало работаю в мастерской”.
Руководитель ГУВД Мосгорисполкома лейтенант Николай Мыриков говорил, что “развивающаяся экономическая ситуация”, то есть переход к рыночной экономике, еще много лет будет способствовать высокому уровню преступности. Пока что ему, чтобы эффективно бороться с преступностью, нужен штат из пяти тысяч человек, а за последние два года из милиции уволилось больше тысячи человек. “В основном они уходят в кооперативы, где получают гораздо больше”, — объяснил он. Часто рано выходили в отставку и офицеры КГБ, иногда даже высшие чины — они зарабатывали приличные деньги на своих связях в легальном и подпольном бизнесе. Иногда милиционеры уходили в бизнес, даже не потрудившись сдать на склад форму. Как писал “Коммерсантъ”, одного московского оперативника поймали, когда он пытался “крышевать” уличных торговцев. Его такса была 10 тысяч рублей в месяц. В 1990-м этот милиционер был назван “Оперуполномоченным года”.
Бизнесмены, работавшие в Октябрьском и других районах, рассказывали мне, как легко заработать миллионы рублей. Шаг первый: взять краткосрочную ссуду — допустим, 10 миллионов. Шаг второй: отмыть рубли. Другими словами, перевести их в доллары. Один из самых распространенных каналов — купить через третьи руки облигации, замещающие деньги в “полутвердой” валюте: в индийских рупиях или китайских юанях. Эти облигации, которые стоят немало, гораздо проще перевести в доллары. Шаг третий: купить товары — японские видеомагнитофоны, гонконгские компьютеры, американские джинсы. Количество и заграничный лейбл гораздо важнее, чем качество. Шаг четвертый, самый простой: продать товары посреднику, магазину или предприятию. Назначить заоблачные цены: советский потребитель алчет товаров, кривая спроса не собирается снижаться. Шаг пятый: получить деньги и расплатиться с банком. Если все пройдет гладко, через три-четыре месяца вы станете на несколько миллионов рублей богаче.
Схема казалась совершенно безопасной.
