Глава 14
Революция в подземелье
Вокруг них рокотала подземная жизнь, беспрестанно сновали штейгеры, проносились взад и вперед поезда, которые тащили лошади. Во мраке повсюду мерцали лампочки.
Эмиль Золя. ЖерминальВ первые годы гласности “Московские новости”, “Огонек” и другие либеральные издания только намекали на связь между 70-летним правлением КПСС и катастрофическим состоянием государства. В 1989 году, в год чудесных превращений в Европе, советские граждане впервые сами могли проследить эту связь. 26 марта состоялись первые выборы по многопартийной системе в орган государственной власти — Съезд народных депутатов. Невзирая на совет Александра Яковлева расколоть партию, отделить прогрессистов от консервативного большинства, Горбачев был уверен, что, укрепив правительство и создав Съезд, он сможет уменьшить влияние депутатов от КПСС.
В месяцы, предшествовавшие голосованию, я провел не один вечер на встречах с избирателями и дебатах в Москве, Ленинграде, Прибалтике, в провинции. Вопросы поднимались разные. В Прибалтике, разумеется, основным вопросом была независимость или дистанцирование от Москвы. В российской провинции людей больше волновали пустые магазины и состояние народного хозяйства. Но всюду говорили о свободе, о необходимости учиться демократии. Люди, которым впервые предоставили право политического выбора, вели себя и растерянно, и оживленно. Раньше они не имели опыта участия в настоящих дебатах, настоящих выборах — и немедленно ухватились за такую возможность. Особенно это чувствовалось на моем избирательном участке — в Октябрьском районе Москвы, где жил и Горбачев.
Однажды днем в январе, отработав январскую смену, служащие и рабочие станкостроительного завода “Красный пролетарий” пришли в актовый зал, где их ждал директор Юрий Иванович Кириллов. Впервые он им улыбался, демонстрировал заботу, заискивал. Он был похож на ведущего телеигры, одетого в плохой костюм. Он жал направо и налево руки, похлопывал по плечам — в общем, всем своим видом показывал, что 325 “избирателей” из шести тысяч рабочих единогласно выдвинут его своим кандидатом на мартовских выборах.
Рабочие, засунув тяжелые шерстяные пальто под кресла, расселись по местам и быстро выбрали секретаря и председателя. Председатель вызвал на трибуну мастера цеха Николая Блинкова. Блинков зачитал длинную официальную речь: он говорил о “серьезнейшей ответственности” политической реформы. “В прошлом было много ошибок при выдвижении кандидатов, — признал он. — Вот почему сейчас мы так волнуемся”. Затем, “не откладывая”, он назвал кандидатуру Юрия Ивановича Кириллова. Кириллов, сидевший в первом ряду в окружении своих замов, грациозно скрестил ноги и улыбнулся. Он чувствовал себя здесь хозяином. Встреча шла замечательно, как он и планировал. Рождение демократии проходило как нельзя лучше.
“Этот человек, — Блинков указал на Кириллова, — простой советский труженик. Он не испорчен рукоплесканиями”. Блинков хвалил Кириллова за “прекрасные” два года, которые он провел в чине директора, за его “потрясающее умение решать проблемы”, за “превосходные” отношения с рабочими, за “поразительную” способность помнить каждого по имени. В первых рядах Кириллову аплодировали бурно, в середине — пожиже.
Тут кто-то сидевший сзади у прохода задал Блинкову первый неудобный вопрос:
— А другие кандидаты есть?
Наступила напряженная тишина. Этого вопроса сценарий явно не предусматривал. Блинков моргнул, затем обвел взглядом первый ряд. Глаза у него сделались, как у испуганного кролика. Но насельники первого ряда ничем не могли ему помочь, в том числе Кириллов. Они, как и Блинков, не подумали о том, что демократия — дело хлопотное.
Блинкову оставалось только признать очевидное. “Когда я шел сюда, мне сказали, что никто из рабочего коллектива других имен не называл”.
Председатель выпроводил Блинкова с трибуны и вызвал нескольких рабочих, которые должны были воздать хвалу Юрию Ивановичу. “C того дня, как он переступил заводской порог, он показал себя хорошим организатором, — сказал рабочий по имени Сергей Худяков. — Благодаря ему у нашего завода есть в Крыму дом отдыха для рабочих”. Комсомольский секретарь поклялся в верности Юрию Ивановичу от лица “нашей молодежи”. Еще один мастер цеха говорил о “щедрости души” и “высоком интеллекте” директора.
Конца восхвалению не предвиделось. На целый час встреча превратилась в инсценировку заседания брежневского ЦК года 1978-го: елейные славословия, удушливая скука. Кириллов совершенно растаял в своем кресле и только улыбался монаршей улыбкой.
Но в тот переходный момент, когда отзвучала последняя речь и вот-вот должны были приступить к голосованию, разразился скандал. Слова попросил лысеющий инженер Виктор Оскин.
— Вы не записывались! — заявил председатель.
В зале засвистели. Кто-то крикнул, что пора учиться демократии. В общем, Оскина пустили к микрофону.
— У меня только один вопрос, — произнес он. — У Юрия Ивановича и так много обязанностей. Когда же он будет успевать заниматься законотворчеством?
В подобное нахальство никто даже не мог поверить.
— Пошел вон со сцены! — закричал кто-то.
— Тебя кто спрашивает? Слезай!
— Гоните его!
Но Оскин не испугался. Он приблизил лицо к микрофону и заговорил, перекрикивая остальных:
— Вы все говорите, какой хороший человек Юрий Иванович. Но вы делаете вид, будто у нас на заводе нет никаких проблем. У этого человека уже много обязанностей! От каких-то он должен отказаться. Нам говорили, что должно быть два или три кандидата, а у нас опять только один. Мы тут твердим про демократию, а у нас один кандидат!
На Оскина шикали, но примерно столько же рабочих молчали или слегка кивали, как бы в знак согласия. Что-то изменилось, это был прорыв. Оскин плюхнулся в кресло. Его друзья тревожно смотрели на него.
В это время попросил слова молодой человек. Он представился — Константин Ясовский, выступает от имени коллектива рабочих. “Наш коллектив не хочет утверждать этого человека — Юрия Ивановича!” — провозгласил он.
В первом ряду Юрий Иванович заерзал в кресле, словно от приступа кожного зуда.
Ясовский продолжал: “Мы не знаем его программы, не знаем, что он собирается делать. За что он, против чего? Мы считаем, что он нужен нам как директор завода, и только в этом качестве”.
Под шиканье и окрики Ясовский сошел с трибуны и сквозь строй враждебных лиц вернулся на свое место. Но были и те, кто радовался его выступлению. Кто-то свистел, кто-то жарко спорил на местах. Встреча шла не по сценарию. Один из замов Кириллова кивнул, председатель схватил микрофон со стойки и сказал: “Ну, пора приступать к голосованию”.
Но теперь многие в зале почувствовали, что здесь что-то не так. Происходящее уж слишком напоминало старые порядки. Однако на сей раз они не дадут себя провести. Они не позволят себя дурачить и не считаться с их мнением. Вся процедура была оскорбительной. Разумеется, ни у кого не было иллюзий. Никто не ждал, что будут названы настоящие альтернативные кандидаты. Никто не собирался бунтовать. Но все чувствовали, что должна была быть соблюдена хотя бы видимость демократии.
— Голосовать? — прокричал
