Он – мирное существо, даже в армии не служил по болезни. Партизаны Армии Крайовой уговаривали его уйти с ними, да какой из него вояка? Жена Агнешка, трое деток-погодков от двенадцати до четырнадцати лет.
Сперва бог миловал. До сорок третьего года село никто не трогал. Хлопцы из УПА приезжали, но только грабили, убийствами не утруждались.
Потом, в июле того самого года, началось безумие. Ночью село окружили бандеровцы. Они неслись по улицам на повозках, запряженных жеребцами, палили из пулеметов, бросали факелы на соломенные крыши. Бегущих людей срезали пулеметные очереди.
Семья Матецкого укрылась на чердаке. Все дрожали от страха. Их убежище бандиты почему-то просмотрели. Бывает такое. Они просто плеснули на хату бензином и подожгли ее.
Теща сразу задохнулась в дыму. Прыгать было высоко, спускаться – невозможно. Фабиуш дотянулся до лестницы, лежащей на крыше, ухитрился передвинуть ее на сарай, куда бандиты забыли бросить факел. Они ползли, перебирались на руках. Жена Агнешка сорвалась, упала на землю, сломала ногу. Дети тряслись от страха, держали мать, помогали ей идти.
Околица находилась поблизости. Они ползли по высокой траве. Пулеметчик заметил их в последний момент, когда у них лопнуло терпение, и они прыжками бросились в лес. Пуля сразила младшего, Адриана. Потрясенный отец обнял безжизненное чадо, а когда пришел в себя, обнаружил, что и Агнешка мертва, а Янек с Мареком ревут, умываются слезами.
Бандеровцы бежали наперерез, палили из всех стволов. Поредевшая семья рванула дальше, но бандиты настигали. Марек споткнулся, а когда сообразил, что не успевает убежать, бросился на подонков с корягой и был изрешечен пулями.
Теперь уже Янек волок отца, потрясенного, теряющего сознание. Они лежали в какой-то яме, зарывшись в листву, потом пошли в чащу. Их вывели из ада польские партизаны, которых отец и сын встретили на рассвете. Те собрали таких же обездоленных людей и перевезли их в западную часть Галиции.
Немцам было плевать на это. Мирных поляков они особенно не трогали. Все беды исходили от своих же братьев-славян, опьяненных безнаказанностью.
Беглецы жили в маленьком городке, расположенном недалеко от Западного Буга. Когда немцы отступили под натиском Красной армии и притихли – как тогда казалось – бандеровцы, Фабиуш засобирался в родную Выжиху. Советские власти не препятствовали этому. Им тоже не было дела до поляков.
От села осталась кучка обугленных деревяшек. Фабиуш пытался построить хату, нужны были материалы, инструменты. Когда приходили бандеровцы, отец с сыном прятались в яме, которую вырыли посреди огорода.
– Мы вам всячески сочувствуем, пан Матецкий, – изображал участие Шелест. – Но сейчас всем трудно, надо как-то жить. Если не будете сотрудничать с представителями буржуазного польского правительства, то новые власти вам помогут. Вы видели бандитов. Опишите их, пожалуйста. Когда это случилось? Вы знаете кого-нибудь из них?
Это произошло четыре дня назад. Янек вовремя свистнул и спрыгнул с дерева. Высокие кусты прикрыли его.
Несколько всадников въезжали в село. Фабиуш не заметил, во что одеты. Да разве это важно? Кепки-мазепинки, желто-синие нашивки на рукавах, и все понятно. Бандеровцы гарцевали по его участку, ругались, потом засвистели, помчались куда-то вскачь.
В Выжиху вернулась еще одна семья, мать и две дочери. Не повезло бедняжкам, плохо спрятались. Обнаружили, что влипли, бросились к лесу. Конные бандиты настигли женщин на опушке.
Фабиуш вылез из ямы, лежал в траве. Эти бедняжки погибли у него на глазах.
Всадников было четверо. Трех молодчиков Фабиуш видел впервые. Это были крепкие бородатые парни. А вот того мерзавца, который ими командовал, он уже встречал.
Это некто Нестор Кишко. Он был в ОУН на небольших офицерских должностях. Мерзкий маленький тип со злыми глазами, жестокий, циничный. До тридцать девятого года, при польской власти, этот субъект работал бухгалтером в конторе на карьере, был робкий, забитый, пресмыкался перед администрацией. Кто же знал, что в нем такая злоба с годами накопилась.
– Люди сказывали, что он у Горбацевича был помощником, – продолжал грустное повествование Матецкий. – Это тот, что за главного был тут у бандитов. Он после нашего бегства уже здесь воцарился. Люди шептались, что просто дьявол. Наши с ним дорожки, к счастью, никогда не пересекались. – Крестьянин начал истово креститься.
Собеседники Станислава менялись, как карты в колоде. Люди плакали, делились горем, просили зерна или стройматериалов. Но у всех было главное общее пожелание: защитите! Вы же власть!
Шелест был всего лишь руководителем оперативной группы контрразведки «Смерш», и задачи перед ним стояли другие. Он мог обеспечить безопасность этим людям только одним способом – уничтожить банду. Они этого не понимали, кто-то переступал черту, срывался в крик.
Майор окутывал себя табачным дымом, ждал появления ценной информации.
Беженцы из Поросли жаловались на жизнь. Вернулись в родное село, а там шаром покати. Стоит телега с разбросанными пожитками, рядом сухое дерево, на нем распятый труп и табличка на груди для непонятливых: «Это поляк. Так будет со всеми поляками».
Мужики и рады взяться за оружие, готовы защищать свои семьи. Но Советская власть не разрешает, говорит, что сама их защитит.
Но это только пустые слова. Она себя-то защитить не может!
Третьего дня бандеровцы под Процком колонну части материального обеспечения растерзали, все ликвидное добро затащили на подводы и убрались в лес. Семерых молодых новобранцев в плен взяли, на опушку отвели и лопаты всучили. Мол, ройте себе окопы в полный профиль. А как дорыли, всех сгрузили в эти ямы да засыпали, только головы наверху и остались. Бандиты потешались, а когда наскучило, взяли косы да давай их отсекать. Еще жаловались, что косы тупые, ни хрена не работают.
Картина складывалась удручающая. Станислава захлестывали волны отрицательной энергии. Порой ему хотелось воскликнуть: «Люди, мать вашу, заткнитесь!» Но он прилежно все записывал.
Во время обеденного перерыва сухой паек не лез в горло. Майор давился травянистым чаем, который заварил в самоваре сержант Вахмянин, обильно курил. Настя с мрачным лицом перебирала документы, проштампованные орлом, вцепившимся в свастику. Гальперин отдыхал, наслаждался минутой покоя.
– Я, может быть, чего-то не понимаю, товарищ майор, –
