пел, ендову наливая вином.Тут слышится пенье, рокочет струна,Там кравчий кричит: «Ну-ка, выпьем до дна!»Здесь всякий рубиновой влагою пьян,Арфистки, как арфа, сгибается стан.Смежает глаза и склоняется внизЗдесь каждый, и бодро глядит лишь нарцисс.Сливается лютни с тимпанами звон,И слышится флейты страдальческий стон.Но князь приказал – оземь все и в куски.И вмиг вместо шума – безмолвье тоски.Поломаны лютни и арфы вконец,Мгновенно забыл о напеве певец.Забросан камнями украшенный стол,Конец всем сосудам и кубкам пришел.Из схожего с уткой сосуда виноТечет, как утиная кровь, все равно.Беременной долго была сулея,Вмиг дочь родилась – золотая струя.Бутылка, увидев, что ранен бурдюк,Кровавые слезы роняет, как друг…Но князь, не довольствуясь тем, приказалВесь новыми плитами вымостить залЗатем, что отмыть не могла б никогдаТех винных, рубиновых пятен вода.Не диво, что был и бассейн сокрушен –Вином пропитался достаточно он.С тех пор, коль бралась чья за лиру рука,Как бубну, давали ему тумака.Арфист ли являлся достаточно смел,Вмиг, лютне подобно, он трепку имел.А что же касается князя, то онСтал строгим подвижником с этих времен.А раньше? Как часто во гневе отецПриказывал сыну: «Опомнись, юнец!»Но сын не боялся оков и угроз,И пользу глагол мудреца лишь принес.Но если бы резок тогда и суровБыл глас мудреца: «Отвратись от грехов!»Вином и гордынею пьян, разъярясь,Убил бы подвижника вспыльчивый князь.Рычащего льва не удержишь щитом,Пантеру едва ль испугаешь мечом.Врага одолеешь ты лаской своей,А резкостью ты оттолкнешь и друзей.Не будь же суровым и жестким, о брат,Смотри: к наковальне безжалостен млат.С властителем резок не будь никогда, –От этого будет одна лишь беда.Да будет со всяким покладист твой нрав,Кто б ни был он: властен иль сир и без прав.Ведь слабого добрая речь подбодрит,А гордый, быть может, почувствует стыд.Удачу дает только добрая речь,А резкая – злобу лишь может навлечь.Учись сладкоречью, о друг, у Са’ди,Злонравцу угрюмому молви: уйди!
Продавец меда
Был некий торгующий медом купецПрекрасен и молод – мученье сердец.Он строен был дивно, и больше, чем мух,Всегда покупателей было вокруг.И если бы яд продавал он, народТакую отраву считал бы за мед.А некто увидел, как бойко делаЕго развивались, и – зависть взяла.Усердно он занялся этим трудом,Но, медом торгуя, был уксус лицом.Весь город избегал он, клича народ,Но даже и муха не села на мед.И за день добыть не сумев ни гроша,Вернулся домой утомлен, чуть дыша,Угрюм, точно грешник пред страшным судомИль узник, расстроенный праздничным днем.Жена ему молвила: «Если твой видУгрюм, то и мед у тебя загорчит».Нрав добрый – одна из небесных отрад,Злонравцу ж дорога указана в ад.И теплой, речною напиться водойВсе ж лучше, чем этой струей ледяной.Коль сложена скатерть и в складках чело,Обед у такого хозяина – зло.Угрюмо, о друг, не нахмуривай лба,К злонравцу безжалостна будет судьба.Допустим, что золотом ты не богат,Так что ж, как Са’ди, ты не ласков, о брат?Рассказ
Однажды гуляки хмельного рукойБыл за ворот схвачен подвижник честной.Не поднял в защиту обиженный длань,Безропотно снес он побои и брань.Его упрекнули: «Не муж ты – о стыд! –Никто бы не вынес подобных обид».Подвижник, сему порицанию вняв,На это ответил: «О нет, ты не прав!Разорван мой ворот рукой драчуна –Для схватки со львом чья десница сильна?Я трезв и разумен, и мне ли под статьС хмельным забиякою в драку вступать?»Для мудрого внятен лишь этот закон:На зло добротою ответствует он.Рассказ
Однажды напал на пустынника пес,Укусы жестокие старцу нанес,Без сна он томился от боли всю ночь.Сo старцем-отшельником жившая дочьСказала ему, негодуя, в упрек:«Собаку и сам укусить бы ты мог».Сквозь слезы тогда рассмеявшись, в ответПромолвил отшельник дочурке: «Мой свет,Конечно, нашлось бы для этого сил,Но рот свой, о дочь, я тогда б осквернил.Ах, если бы мне угрожали мечом,Не стал бы я все-таки грызться со псом.Пусть злом отвечает невежда на зло,Но с мудрым случиться того не могло».Рассказ
Жил некогда муж – знаменит добротой.Был раб у него в услуженьи дурной:Власы в беспорядке, лицом некрасив,Лица выраженьем противен и лжив,Подобно змее ядовит его рот,Над всеми уродами был он урод.От запаха потных подмышек егоСлезились глаза у него самого.Придется ли стряпать – он хмурится, зол,А подан обед – с господином за столВсегда он садился… и жаждой хотя бХозяин томился – бездействовал раб.Ни бранью не справишься с ним, ни дубьем.И ночью, и днем возмущал он весь дом.То кур он в колодезь загонит, то дворИ дом убирая, рассыплет он сор.Пугает наружностью добрый народ,Пойдет ли за делом каким – пропадет.Раз некто сказал господину: «К чемуТы терпишь такого раба, не пойму.Оплошности сносишь и грубый ответ,Ведь, право, не стоит он этого, нет!Раба отыскать я получше могу.На рынок сведи ты дурного слугу,И если медяк лишь дадут за него,Бери, ведь не стоит сей раб ничего».Услышавши это, хозяин-добрякОтветствовал другу: «О друг, это так!Дурен этот малый, ленив и лукав,Но мой только лучше от этого нрав.От парня сего до конца претерпев,Смирять научусь нетерпенье и гнев».Сначала терпение горько, но плодТерпения сладок бывает, как мед».Рассказ о подвижнике Мэ’руфе
Чтоб следовать мог ты Мэ’руфу в пути,Сначала познаньем себя просвети!Однажды, я слышал, его посетилОдин чужестранец. Болезнен и хил,Без краски в лице, без волос – в чужакеДержалась чуть жизнь на одном волоске.Он на ночь остался, раскинул кроватьИ стал беспрестанно вопить и стонать.Всю ночь напролет он не спал и другимЗаснуть не позволил стенаньем своим.Он был полумертв, но, сварливый и злой,Все жил он, других убивая хулой.Вставал и ложился, вопил, причиталИ всех окружающих тем разогнал.Остались в дому лишь Мэ’руф прелестной,Да жены его, да пришелец больной.Мэ’руф по ночам не ложился: всю ночьХодил за больным, а дремоту гнал прочь.Но был он ночами без сна истомлен,И вечером как-то свалил его сон.Усталые вежды едва он смежил,Как начал браниться больной что есть сил:«Презренье, проклятие людям таким:Их вера, их честь – лицемерье и дым.Под чистою рясой скрывают свой блуд,Под видом святош лицемерят и лгут.Задремлет бездельник, съев сытный обед,И дела ему до недужного нет!»И так продолжал он Мэ’руфа ругатьЗа то, что осмелился тот задремать.Мэ’руф снес ругательства, кроток и тих,Но жены в хареме услышали их,И молвила мужу одна: «О глава,Ты слышал ли нищего-плаксы слова?Скажи же ему: уходи, не терзайИ где-нибудь в месте другом умирай.Пусть будут почтенны благие дела,К злонравцу участье не хуже ли зла?И вместо подушки пусть будет кирпичДля тех, кто для ближних, поистине, – бич.Не будь же внимателен к злым. Лишь дуракСажает деревьев ростки в солончак.Тебя отвратить от добра не хотим,Лишь просим: добра не оказывай злым.Уместны ль к злонравцу любовь и привет?Ласкают ведь кошек, но псам ласки нет.А пес благодарный ведь лучше, ей-ей,Таких непризнательных, злобных людей.Коль злому окажешь вниманье – на льду,Который растает, записывай мзду.Об этом больном не радей. Ведь таких,Как этот дервиш, не видала я злых».Услышавши эти упреки, Мэ’руфОтветил, с улыбкой на женщин взглянув:«Ступайте, покойтесь в своем терему,Безумствовать радиВы читаете Восточная мудрость
