Вася замерла в растерянности. «Но я выхожу замуж. Я уезжаю. Берегись мертвецов».
Она сжала губы.
– Не забуду.
Он улыбнулся шире. Пар окутал его тело, так что вскоре она не смогла разобрать, где туман, а где плоть. Красный свет загорелся у него в глазах: цвет раскаленных камней.
– Тогда выслушай пророчество, дева морская.
– Почему ты так меня назвал? – прошептала она.
Банник переместился на лавку и устроился рядом с ней. Его борода была завитками пара.
– Потому что у тебя глаза твоего прадеда. Итак, слушай. Ты поедешь верхом туда, где земля встречается с небом. Ты родишься трижды: один раз из видений, один раз из плоти, и один – духом. Ты соберешь подснежники в разгар зимы и умрешь по собственному желанию.
Несмотря на пар, Васе стало зябко.
– Почему это я пожелаю умереть?
– Три рождения. Одна смерть, – ответил банник. – Разве это не честно? Не забудь меня, Василиса Петровна.
А потом на его месте остался только пар. «Пресвятая Дева, – подумала Вася, – хватит с меня их безумных предостережений!»
Сестры сидели в парилке, пока не раскраснелись и заблестели от пота, нахлестали друг дружку березовыми вениками, а потом полили холодной водой разгоряченные головы. Когда они отмылись, Дуня с Анной пришли расчесать и заплести их длинные косы.
– Как жаль, что ты так похожа на мальчишку, Вася, – заметила Анна, водя сандаловым гребнем по каштановым прядям Ирины. – Надеюсь, твой муж не слишком сильно разочаруется.
Она покосилась на свою падчерицу. Вася вспыхнула, прикусив язычок.
– Зато какие у нее волосы! – резко возразила Дуня. – Лучше на всей Руси не сыскать, Васочка.
Они, и правда, были гораздо длиннее и гуще, чем у Ирины, густо-черные с мягкими красными отсветами.
Вася заставила себя улыбнуться няне. Ирине с младенчества твердили, что она сказочно хороша. Вася была уродливым ребенком, и ее часто сравнивали с изящной единокровной сестрицей, и всегда не в Васину пользу. Однако в последнее время, благодаря многим часам верховой езды, когда ее длинные руки и ноги оказывались очень кстати, Вася стала лучше к себе относиться. Да и вообще у нее не было привычки рассматривать собственное отражение. Единственным зеркалом в их доме был бронзовый овал, принадлежавший ее мачехе.
Однако теперь все женщины в их доме стали смотреть на нее оценивающе, словно она была козой, которую откармливают для продажи. Вася впервые задумалась о том, не стоит ли все-таки быть красивой.
Наконец сестры оделись. Васе убрали волосы под девичий кокошник, с которого свисали серебряные нити, обрамлявшие ее лицо. Анна никогда не допустила бы, чтобы Вася затмила ее собственную дочку, пусть даже Вася и была невестой, и потому Иринины убор и рукава были расшиты речным жемчугом, а светло-голубой сарафанчик имел белую кайму. На Васе сарафан был зеленым и темно-синим, без жемчуга и со скудной белой вышивкой. В простоте своего наряда была виновата она сама, поскольку свалила почти все шитье на Дуню. Однако эта простота ее только красила. При виде одетой падчерицы Аннино лицо стало кислым.
Девочки вышли на двор, где грязи было по щиколотку: шел мелкий дождичек. Ирина держалась рядом с матерью. Петр уже дожидался на дворе, застыв в богатых мехах и шитых сапогах. Колина жена пришла со своими детьми, и маленький Васин племянник Сережа с криками носился вокруг взрослых. На его полотняной рубашке уже красовалось громадное пятно. Отец Константин тоже стоял рядом и молчал.
– Странное время для свадьбы, – негромко сказал Васе Алеша, становясь рядом с ней. – Засушливое лето и плохой урожай. – Его каштановые волосы были чистыми, короткая бородка расчесана с душистым маслом. Голубая вышитая рубаха была подпоясана голубым же кушаком. – Ты очень хороша, Вася.
– Не смеши меня, – попросила сестра и уже серьезнее добавила: – Да… и отец это чувствует. – Действительно: хоть Петр и казался веселым, морщины между бровями были глубокими. – У него такой вид, будто он должен выполнить неприятную обязанность. Видимо, ему отчаянно нужно меня отослать.
Она попыталась превратить это в шутку, но Алеша бросил на нее понимающий взгляд.
– Он старается тебя оберегать.
– Он любил нашу мать, а я ее убила.
Алеша ответил не сразу.
– Это так. Но, право, Васочка, он старается тебя уберечь. Кони уже мохнатятся, а белки жрут так, словно от этого зависит их жизнь. Зима будет тяжелая.
В ворота ограды галопом влетел всадник, направив коня прямо к крыльцу. Грязь из-под конских копыт разлеталась во все стороны. Резко осадив коня, он спрыгнул на землю: мужчина средних лет, невысокий, но крепко сложенный, с обветренным лицом и темной бородой. Уголки губ скрывали нерастраченный молодой задор. Зубы у него были целы, а улыбка – по-мальчишечьи светлой. Он поклонился Петру.
– Надеюсь, я не опоздал, Петр Владимирович? – спросил он со смехом.
Мужчины сжали друг другу запястья.
«Не удивительно, что он обогнал Колю», – подумала Вася.
У Кирилла Артамоновича оказался великолепный молодой конь. Даже Буран с его выдающимися статями казался грубоватым рядом с этим чалым жеребцом, идеально сильным. Василисе захотелось провести руками по его ногам, оценить крепость мышц и костей.
– Я говорил отцу, что это плохая мысль, – сказал Алеша у ее уха.
– Какая? И почему? – рассеянно спросила Вася, поглощенная созерцанием коня.
– Выдавать тебя замуж так рано. Потому что скромным девицам положено жадно смотреть на господ, добивающихся их руки, а не на резвых коней этих господ.
Вася рассмеялась. Между тем Кирилл с преувеличенной любезностью кланялся крошечной Ирине.
– Грубая оправа, Петр Владимирович, но какая же жемчужина! – проговорил он. – Подснежничек, тебе надо отправиться на юг и цвести в наших цветниках.
Он улыбнулся, а Ирина зарумянилась. Анна взирала на дочь с немалым удовлетворением.
Кирилл повернулся к Васе с непринужденной улыбкой на губах, которая мгновенно исчезла, когда он ее увидел. Вася решила, что ее внешность ему не понравилась, и чуть вызывающе подняла голову. «Тем лучше. Найди себе другую жену, раз я тебе не нравлюсь». Однако Алеша этот потемневший взгляд понял правильно. Вася смотрела людям прямо в лицо и больше была похожа на юную необъезженную кобылку, а не на воспитанную в тереме боярышню, и Кирилл уставился на нее зачарованно. Он поклонился ей, и на его губах снова заиграла улыбка, однако совсем не такая, какую он адресовал Ирине.
– Василиса Петровна, – сказал он, – ваш брат сказал, что вы красивы. Это неправда. – Она замерла, а его улыбка стала еще шире. – Вы великолепны.
Он обвел ее взглядом с кокошника до обутых в туфельки ног.
Рядом с ней Алеша сжал кулак.
– С ума сошел? – прошипела ему Вася. – Он имеет право: мы помолвлены.
Алеша смотрел на Кирилла очень холодно.
– Это мой брат, – поспешно сказала Вася, – Алексей Петрович.
– Очень
