– Добрый вечер, Василиса Петровна, – сказал Морозко.
– Добрый вечер, – отозвалась Вася.
Морозко снял свою синюю шубу. Она выскользнула из его пальцев и исчезла, осыпавшись облачком легкого снега. Он снял сапоги – и те оплыли, оставив на полу влажное пятно. Он босиком прошел к печи. Белая кобылица шла следом. Он взял пук соломы и начал протирать ее шкуру. В мгновение ока пук соломы превратился в щетку из кабаньей щетины. Кобылица застыла на месте, развесив уши и расслабив губы от удовольствия.
Зачарованная Вася подошла ближе.
– Вы изменили солому? Это волшебство?
– Как видишь.
Морозко продолжил обихаживать кобылицу.
– А вы мне не скажете, как это делается?
Вася встала рядом с ним и внимательно всмотрелась в щетку у него в руке.
– Ты слишком привязана к вещам, как они есть, – объяснил Морозко, приглаживая лошади гриву. Он лениво посмотрел на щетку. – Ты должна позволять вещам становиться тем, что лучше всего подходит к твоим нуждам. Тогда они так и будут служить тебе.
Недоумевающая Вася ничего не ответила. Соловей фыркнул, напоминая о себе. Вася тоже взяла солому и начала обтирать коню шею. Но как бы пристально она ни смотрела, солома оставалась соломой.
– Ее нельзя превратить в щетку, – уточнил Морозко, видя ее старания, – потому что тогда надо считать, что сейчас она солома. Просто позволь ей сейчас быть щеткой.
Вася недовольно уставилась на бок Соловья.
– Не понимаю.
– Ничто не меняется, Вася. Вещи или есть или их нет. А волшебство состоит в том, чтобы забыть, что что-то было не тем, чем ты пожелала.
– Все равно не понимаю.
– Это не значит, что ты не можешь научиться.
– По-моему, вы надо мной шутите.
– Думай, как хочешь, – сказал Морозко, однако при этом он улыбнулся.
Тем вечером, когда еда кончилась и поленья прогорели, Вася напомнила:
– Вы обещали мне историю.
Морозко сделал большой глоток из своей чарки, а потом ответил:
– Какую историю, Василиса Петровна? Я знаю множество.
– Вы знаете, какую. Историю про вашего брата и вашего врага.
– Я действительно обещал тебе эту историю, – неохотно признал Морозко.
– Я дважды видела тот корявый дуб, – сказала Вася, – и четыре раза видела одноглазого человека, и видела ходячих мертвецов. А вы думали, я спрошу про что-то другое?
– Тогда пей, Василиса Петровна. – Негромкий голос Морозко разливался по ее жилам вместе с медом. – И слушай.
Он разлил мед, и она выпила немного. Казалось, он стал старше, непонятнее и ушел куда-то далеко.
– Я – Смерть, – медленно проговорил Морозко. – Сейчас, как и в самом начале. Давным-давно я родился в умах людских. Но я родился не один. Когда я впервые посмотрел на звезды, рядом со мной стоял мой брат. Мой близнец. И когда я впервые увидел звезды, он тоже их увидел.
Тихие хрустальные слова падали в Васины мысли, и она видела, как небеса чертят огненные круги незнакомых ей форм, а снежная равнина целует мрачный горизонт, синяя на черном.
– У меня было человеческое лицо, – продолжил Морозко, – а у брата была медвежья морда, потому что человек страшится медведя. Это – роль моего брата: он внушает людям страх. Он поглощает их страх, нажирается им и засыпает до той поры, пока снова не ощутит голод. Больше всего он любит неустроенность: войну, мор и ночные пожарища. Но когда-то давно я его связал. Я – Смерть и хранитель порядка вещей. Все проходит передо мной: так уж устроено.
– Но если вы его связали, но как?..
– Я связал своего брата, – Морозко говорил, не повышая голоса. – Я его страж, его охранник, его тюремщик. Порой он просыпается, а порой спит. Он ведь все-таки медведь. Но сейчас он проснулся и стал сильнее, чем когда-либо прежде. Настолько сильнее, что рвется на свободу. Он не может покинуть лес. Пока – не может. Но он уже ушел из тени того дуба, чего не делал в течение сотни людских поколений. Твои люди стали бояться. Они отвернулись от домовых, и теперь твой дом лишился защиты. Он уже сейчас утоляет свой голод вашими страхами. Он убивает твоих людей по ночам. Он заставляет мертвецов ходить.
Вася немного помолчала, переваривая услышанное.
– И как его можно победить?
– Порой хитростью, – ответил Морозко. – Когда-то давно я победил его с помощью силы, но тогда у меня были помощники. Теперь я один, и я поблек. – Он немного помолчал. – Однако он еще не освободился. Чтобы окончательно вырваться на свободу, ему нужны жизни, несколько жизней, и страх мучающихся мертвецов. Жизни тех, кто его видит – самые сильные. Если бы он захватил тебя в лесу в ночь нашей встречи, он освободился бы, хотя в то время все силы мира стояли против него.
– А как его снова связать? – спросила Вася чуть нетерпеливо.
Морозко слабо улыбнулся.
– У меня осталась одна последняя хитрость. – Ей показалось, или его взгляд задержался на ее лице? Ее оберег стал тяжелым. – Я свяжу его на переломе зимы, когда я сильнее всего.
– Я могу вам помочь.
– Да неужели? – молвил Морозко, чуть развеселившись. – Еще почти ребенок, полукровка, необученная? Тебе не даны мудрость, боевые умения, волшебство. Чем именно ты можешь мне помочь, Василиса Петровна?
– Я поддержала жизнь домового, – возразила Вася. – Я не пустила упырей к нам на порог.
– Молодец, – с иронией похвалил он ее. – Одна новорожденная упырица убита при свете дня, один бледный домовой цепляется за жизнь… и девица, которая глупо убежала в снега.
Вася судорожно сглотнула.
– У меня есть оберег, – сказала она. – Мне его передала няня. От отца. Он помогал в те ночи, когда приходили упыри. Может и снова помочь.
Она вытащила сапфир из-за пазухи. Когда на синий камень упал свет, он вспыхнул шестилучевой звездой.
Ей показалось, или лицо хозяина зимы стало чуть бледнее? Губы у него были сжаты, глаза казались глубокими и бесцветными, как вода.
– Мелкий талисманчик, – бросил Морозко. – Старое, хилое волшебство для защиты маленькой девочки. Жалкая штучка, чтобы выставить ее против медведя.
Однако его взгляд задержался на подвеске.
Вася этого не заметила. Выпустив из пальцев оберег, она подалась вперед.
– Всю мою жизнь, – заявила она, – мне говорили: «иди туда» или «иди сюда». Мне говорят, как я буду жить, и говорят, как я должна умереть. Мне надо стать служанкой мужчины и ублажающей его кобылой или спрятаться за высокими стенами и отдать свою плоть холодному безмолвному богу. Да я даже в пасть ада пойду, если это будет путь, который я сама выбрала! Я лучше умру завтра в лесу, чем сто лет буду жить той жизнью, которую мне предназначили. Прошу!
