На словах-то это казалось легким, но на деле оказалось почти мучительным. Причем психи, с их-то искаженным восприятием действительности, умирали почти охотно, однако свидетели внезапных смертей, находившиеся поблизости, впадали в натуральную истерику, потому что им чудилось, будто жертв убивает страшный мужчина с разными глазами: одним синим, другим – не то белесым, не то зеленоватым.
Люсьена была потрясена, услышав такое. Ведь это описание ее отца! Таким он стал после тех тяжких испытаний, которые ему пришлось перенести. Однако как же глубоко его образ пронизывает все помыслы дочери! И это вселяло в Люсьену бодрость. Она не одна. Они действуют вместе! Именно поэтому ей так везет, что отец помогает. Он был великим человеком, но его величию не дали развернуться враги. Однако когда дочь отомстит за него, все ее силы, унаследованные от отца, станут поистине безграничными.
Конечно, Люсьена волновалась, когда приступила к ликвидации Эпштейн. Однако все прошло без сучка без задоринки. На Эпштейн образ человека с разными глазами, который протянул руку и ткнул ее невероятно длинным, нечеловечески длинным пальцем в сердце, произвел поистине убийственное впечатление. И сколько ни пытался поднять ее на ноги и сделать ей искусственное дыхание какой-то седой толстяк, как ни рыдал он над неподвижным телом, с хранительницей учебных пособий все было кончено, и «Скорая» не помогла, да и не смогла бы помочь, окажись на месте не через четверть часа, а находись там с самого начала.
Не сразу до Люсьены дошло, что это, пожалуй, тот самый Эпштейн, которого упоминал главврач психиатрической лечебницы, тот самый Эпштейн, который считает Александра Морозова таким-сяким-немазанным и диагностом, и психотерапевтом. Ну что ж, он получил по заслугам – хотя бы за то, что восхищался врагом отца Люсьены. Его черед тоже придет – рано или поздно. Главное, что теперь путь к руке отца был открыт.
И дальше все случилось именно так, как хотелось Люсьене! Сергеев, неся за спиной объемистый рюкзак – с книгами, сказал он вахтеру, хотя на самом деле там были скомканные газеты и куски фанеры, – беспрепятственно проник в осиротевший кабинет учебных пособий, по пути опустошив свой рюкзак в урны, которые были заботливо расставлены по всем углам на каждом этаже, взломал дверь кабинета и первым делом положил в этот вещмешок руку Павла Меца. Все прочее было собрано по списку, составленному Люсьеной по принципу что в голову взбредет. И ей было совершенно безразлично, куда Сергеев денет то, что для нее не имело никакой ценности: какой-то череп, какие-то резиновые кишки, какие-то склянки с заспиртованными органами… Конечно, Люсьена предпочла бы, чтобы Сергеев бросил все это в какую-нибудь промоину на уже начавшем замерзать Амуре, однако только пожала плечами, когда узнала, что Сергеев спрятал это барахло в Вороньем гнезде – развалинах на окраине города. Эх, если бы она тогда знала, как ей это аукнется, – вынудит ее встать лицом к лицу с Елизаветой Морозовой, уяснить, на что способна эта долговязая зеленоглазая и довольно бесцветная девка, которую Люсьена раньше видела только издалека – на похоронах ее родственника-мента и ее матери… И слабые места Елизаветы Морозовой Люсьена вычислит при этой встрече безошибочно, и поймет, как уменьшить ее несомненную силу… Ну да, правильно, через тот китайский медальон!
Она тогда надолго разозлилась на Сергеева. Ведь эта его страсть к Вороньему гнезду, где он играл мальчишкой, добавила Люсьене немало хлопот. Конечно, это зловещее место ей тоже понравилось. Это было настоящее обиталище колдунов, и Люсьена иногда мечтала заполучить его в собственность. Разумеется, это было невозможно – во всяком случае, пока. Однако она полюбила гулять в Вороньем гнезде, забавляясь тем, что иногда оставляла на снегу козьи следы рядом со своими, человеческими. Она сама не знала, почему так получалось… Объяснить это пыталась тем, что все-таки ее природа была отчасти ведьмовская, но почему это происходило только зимой, понять было невозможно. Самое странное, что никакая обувь не могла помешать оставлять такие следы. Валенки, лыжные ботинки, сапоги на высоком каблуке внезапно словно бы обращались в козьи копытца! Правда, Люсьена следила за тем, чтобы люди их не видели (ненужных слухов она старалась избегать), всегда ходила только по протоптанным дорожкам – потом приходилось тратить слишком много сил на такие пустяки, как стирание элементов памяти у заметивших этот след. Гораздо проще стирать память целыми блоками – в этом она убедилась, «работая» с Вадимом Скобликовым.
Но однажды в Воронье гнездо забрели две глупые девчонки. Решив немного позабавиться, Люсьена внушила им, что они заперты за железной дверью. Сила ее внушения была такова, что эту дверь – проникнув в воображение девчонок! – смогла увидеть Елизавета Морозова и ринулась их спасать. Люсьена почувствовала опасность. Пришлось подсуетиться и выступить в роли спасительницы: «найти» и вывезти этих глупышек из Вороньего гнезда. Очень не хотелось, чтобы Морозова случайно наткнулась на похищенные из кабинета учебных пособий вещи! Наверняка в милиции имелся список, и Елизавета, сунь она в этот список свой любопытный нос (а Люсьена почти не сомневалась, что так и случится!), могла бы сообразить, что все экспонаты брошены – кроме одного! – ради которого, очевидно, и совершено было похищение. Ну нет, конечно, она не могла догадаться об этом…
Но это все случится потом. А тогда, сразу после расправы с Эпштейн, заполучив руку отца, Люсьена наконец прижала родную кость к себе – и тотчас закричала от боли, когда к ней метнулись, больно раня, все монеты, которые лежали в ее кошельке и в карманах, все ее украшения из шкатулки, все серебряные вилки и ножи (первым делом в Хабаровске Люсьена наведалась в ломбарды, скупки и комиссионки и продолжала эти визиты чуть ли не ежедневно, скупая все подряд столовое серебро, ибо, во-первых, слишком любила себя, чтобы есть с пошлого алюминия, не менее пошлого мельхиора, а во-вторых, прекрасно понимала, что поразить ее насмерть может только серебряная пуля, а значит, того, из чего может она быть отлита, должно остаться в широком доступе как можно меньше). Да, отец наделил ее удивительным даром притягивать металлы… Однако она сразу распознала жадность и мелочность Павла Меца, который так долго отказывал себе в предметах роскоши, да и в самом необходимом, пока находился в тюрьме, что теперь его воскрешенная к жизни рука хваталась за все, что поистине плохо лежит!
Позднее, освоившись с характером руки отца, Люсьена смастерила для руки особый изолирующий футляр
