Два часа ушли на то, чтобы помочь матери по хозяйству. Санек безропотно выполнял все, что она говорила, хотя он мог бы эти дела переделать и без ее указаний. Ведь справлялся же вчера! На сегодня он наметил одно важное дельце. Мужики, конечно, знают лес, спору нет, но он, Санек, знает его лучше! Вот, например, за Ведьминой поляной вовсе и не непролазная чаща! Он-то там пролезает! Кусты, правда, больно режутся, но он под ними! А дальше там еще столько интересных мест… Грибов после дождичка – тьма. Городские эти места не знают, да и свои туда не ходят. Красота! Ползаешь вокруг дерева и срезаешь. Полчаса – мешок. Мамка всегда удивляется, откуда он такие грибы тягает, но он свои места никому не сдает! Даже Михе! Хотя тому и неинтересно. Было. Санек вздохнул. Он бы ему все показал, только пусть найдется! А так-то он любит один по лесу ходить. И не страшно вовсе. Кому он там нужен больно? Лисица изредка прошмыгнет, да кабаньи следы видать. Да и то редко. А муравейники там с дом! Сунешь палку, подержишь, а потом сосешь – кисленько!
Санька надел штаны и рубашку с длинными рукавами: комаров в лесу жуть сколько, болото совсем рядом.
– Мам, я за грибами!
– Далеко не заходи!
– Ладно, – улыбнулся он: знала б она!
В этот момент постучали в дверь.
– Хозяйка, можно войти? – Махотин просунул голову в дверной проем.
– Заходите, Борис Никитич!
Санек удивился. Что-то зачастили к ним городские!
За Махотиным в дом вошла девушка.
– Елена Ивановна, это Алена, моя дочь. Привел с Саньком познакомить. Скучно ей здесь одной.
– Здравствуй, Алена. Проходи.
Санек досадливо поморщился: накрылся поход в лес! Не тащить же ее с собой!
Алена наблюдала за мальчишкой. «Папочка, похоже, навязал меня этому малолетке. Ну да ладно, главное, чтобы он меня с местными ребятами свел, а там посмотрим!» Она протянула ему руку. Санек осторожно сжал ее пальцы и важно кивнул.
– Привет! Хочешь, в лес свожу? За грибами, – неожиданно для себя самого выпалил он.
Алена оглянулась на отца. Гулять по лесу с Саньком в ее планы не входило.
– Мы одни пойдем?
– А зачем нам еще кто-то? Больше народу – меньше грибов. Ты грибы собирать умеешь?
Алена не умела. Она никогда не была в лесу с целью что-нибудь там собирать. Они изредка выезжали с друзьями на мотоциклах в лесопарк поваляться на травке. И все. А грибы и ягоды ее мать покупала на рынке.
– Научишь! Я в них не разбираюсь.
– Елена, моя помощь вам не нужна? – спросил Махотин у Санькиной матери.
Та отрицательно покачала головой.
– Тогда я пошел. Алена, домой к обеду вернись, часам к трем. А то мать рассердится.
Махотин чмокнул дочь в щеку и ушел. Санек окинул Алену критическим взглядом. Одета слишком чисто, но это ее дело. И кто его за язык тянул! Чего вдруг так расщедрился, в лес позвал? Он положил в мешок еще один ножик и кивнул на дверь: мол, пора топать.
– До свидания, Елена Ивановна. Приятно было познакомиться. – Алена вышла вслед за Саньком.
* * *Воронин Семен Лукич сидел на крыльце и курил. Ему нужно было подумать, а думать без курева он не умел. Ругал себя нещадно за полторы пачки использованных за день папирос, но наутро опять закуривал.
Семен Лукич всю жизнь прожил в Рождественке. Спроси его, почему он так привязан к этим местам, и не ответит. Патриотизм, однако. Громко звучит, но красиво! Есть чем гордиться. Красота мест неописуемая. Правда, с норовом красота! И речка с омутами, не простая речка! Сколько жизней унесла! И лес вокруг сказочный. Только такой, как в страшной сказке, а не в доброй. И, вишь, не всегда из этого леса люди домой возвращались. Ему как участковому об этом известно как никому.
Была у Лукича одна страсть. Вернее, две. Одна – женщины. Чего ни говори, а охоч он до женского пола! Поэтому и с женой не сладилось. Полина понять его натуру не смогла. Выгнал, когда очередной скандал устроила. Он тогда к бухгалтерше клинья подбивал. У той уж год как муж умер. В самом том состоянии была баба, в подходящем. Узнала Полина, вой подняла на всю деревню. Жалко ей, что ли? По совести, не любил он ее никогда. Потому и расстался без сожаления, обратно в Кротовку к родителям вернул. Сказал – скандальная больно. Проглотили молча обвинения. Да и как не проглотить: зять-то – власть!
А второй страстью была история. Любил он книжки исторические читать. Особенно где тайны и сокровища. Даже в районную библиотеку наведывался каждую неделю. А про деревни окрестные знал все. Ну, то, что нашел в музее краеведческом и в архивах. Да еще и старики рассказывали. Иной раз хотелось бы верить в их байки, да умом понимал, россказни все это. Из поколения в поколение передаются и бородой обрастают. По молодости он пытался проверять байки эти. Ходил, копал, где они говорили. Потом понял, смеются над ним все. А не должны! Не может он себе позволить смешным выглядеть перед вверенным ему для защиты народом. И успокоился. «Во! Сразу видно – остепенился наш Семка!» – стали говорить старики. И называли с тех пор не по имени, как пацана, а уважительно – Лукич. Так только старцев местных величали, по отчеству. Из уважения к возрасту.
Зацепился он за фамилию Крестовского. Мало кто помнил этот род старинный. Рождественка им принадлежала. Усадьба рядом была, пожгли ее давно только.
Лукич затушил сигарету и вернулся в дом. Пирожки, что дала ему еще вечером вдовая Надежда, прощаясь на крыльце, он трогать не стал. Оставит на обед. Приложившись к холодному молоку с полубатоном белого, он полез в книжный шкаф. Достал одну из тетрадок, которых здесь было не меньше двух десятков, и раскрыл ту, что с номером на синей обложке – «1». Свой почерк он и сам читал с трудом, а уж посторонние без перевода и вовсе не могли разобрать его писанину. Вспомнилось, с чего он начал поиски. С кладбища. Еще его дед показывал ему старые захоронения. Памятники с ангелами, каменные кресты, часовенку. Этот участок был отгорожен от остального кладбища кирпичной оградой.
Лукич посмотрел на часы. Пора идти. Поди, уже ждет кто по делу. За пару часов разгребет, потом к мужикам присоединится. Искать Михаила надо, искать. Сегодня они в другой лес пойдут, за реку. Вдруг туда Мишку отволокли? Вот только живого ли?
Лукич надел фуражку, вышел за калитку и завел мотоцикл.
Большой бревенчатый дом с надписью над крыльцом «Милиция» в яркий синий цвет он выкрасил собственноручно. Чтобы видно издалека. А буквы – белые. Две комнаты и КПЗ, как громко называлось обнесенное
