И мысленно усмехнулся, когда ухмылка Каве превратилась в гримасу. Али шагнул из-под балюстрады на яркое солнце. Небо было окрашено веселеньким голубым цветом, и только несколько белых кружевных облаков гуляли на востоке. Очередной прекрасный день в череде прекрасных, теплых, светлых дней… Погода установилась настолько непривычная для Дэвабада, что горожане уже начинали подозревать неладное.
Чудные дела творились не только с погодой. До Али дошли слухи, что первая купель огня Нахид, погасшая после убийства Манижи и Рустама, брата и сестры, которые были последними представителями своего рода, каким-то образом зажглась – сама, в закрытой комнате. А заброшенная, задыхающаяся в сорняках парковая аллея, где они любили рисовать этюды, вдруг пришла в порядок и расцвела. А не далее как на прошлой неделе статуя одного из шеду, украшавших дворец, оказалась на крыше зиккурата, развернутая мордой в сторону озера, словно пристально вглядываясь вдаль в ожидании лодки.
Еще и стена с изображением Анахид. Али стал периодически прогуливаться мимо того места, и его не покидало чувство, что за полуразрушенным фасадом крылось что-то живое.
Он взглянул на Каве, гадая, как старший визирь относится к тому, что поговаривают между собой его суеверные соплеменники. Каве был рьяным приверженцем культа огня, а семья Прамух была дружна с Нахидами. Травы и растения, которые использовались в традиционном лечении Нахид, росли в обширных угодьях Прамухов. Сам Каве изначально приехал в Дэвабад в качестве торгового посла, но быстро поднялся при дворе Гасана и стал его верным советником, невзирая даже на активную пропаганду прав Дэвов.
Каве снова заговорил:
– Прошу прощения, если мои девочки смутили вас на той неделе. Я действовал из самых добрых побуждений.
Али проглотил первый пришедший на ум ответ. И второй. Он не привык к подобным словесным дуэлям.
– Подобные… действия мне не по вкусу, старший визирь, – проговорил он наконец. – Буду благодарен, если в будущем вы не забудете об этом.
Каве промолчал, и они пошли дальше, но Али чувствовал на себе его холодный взгляд. Всемогущий Боже, чем он заслужил такую нелюбовь к себе? Неужели Каве вправду считал, что убеждения Али представляют такую угрозу для его народа?
И все-таки это была приятная прогулка. Сектор Дэвов выглядел гораздо симпатичнее, когда не приходилось шнырять по закоулкам, убегая от лучников. Булыжники на мостовых были идеально ровными и гладкими. Кипарисы вдоль центральной улицы отбрасывали тени, перемежаясь с цветочными фонтанами и горшками с барбарисом. Каменные здания содержались в идеальном порядке, соломенные ставни на окнах были опрятными и свежими – трудно поверить, что этот квартал был одним из старейших в городе. Впереди пенсионеры играли в шатрандж[26] и потягивали что-то из мелких стеклянных сосудов – вероятно, те самые человеческие дурманы. Две женщины, спрятав лица под вуалями, шли со стороны Великого храма.
Эта идиллия контрастировала с грязью и нищетой остальной части города. Али нахмурился. Нужно будет заняться вопросом санитарных условий в Дэвабаде. Он повернулся к Рашиду:
– Назначь мне встречу с…
Что-то просвистело у Али над ухом и больно ужалило. Он вскрикнул от неожиданности, машинально схватился за зульфикар и обернулся.
На бортике фонтана стоял один из играющих мальчишек, держа в руке игрушечный лук. Али опустил оружие. Мальчишка смотрел на Али невинными черными глазами. Али заметил кривую черную стрелу, которую тот нарисовал на щеке углем.
Стрела Афшина. Али нахмурился. Как это похоже на огнепоклонников: разрешать своим детям играть в военных преступников. Он потрогал себя за ухо – на пальцах осталась кровь.
Абу Нувас расчехлил зульфикар и грозно вышел вперед, но Али удержал его.
– Не надо. Он всего лишь ребенок.
Понимая, что остается безнаказанным, мальчишка по-озорному ухмыльнулся и, спрыгнув с фонтана, бросился наутек по кривой улочке.
Каве наблюдал за всем этим с довольным видом. На другой стороне площади женщина в вуали прикрыла ладонью спрятанный рот, но Али услышал, как она хихикнула. Старики, игравшие в шатрандж, уставились на фигуры, с трудом сдерживая улыбки. От стыда у Али вспыхнули щеки.
К нему приблизился Рашид.
– Стоило арестовать его, каид, – тихо заговорил он по-гезирийски. – Он еще юн. Мы передали бы его в Цитадель, где его воспитали бы как одного из нас. Ваши предки все время так поступали.
Али задумался и чуть не поддался на резонные уговоры Рашида. Но он одернул себя. И чем я буду отличаться от чистокровных похитителей шафитских детей? Одно то, что у Али была такая власть, что, стоит ему щелкнуть пальцами, и ребенка заберут из родного дома, изолируют от родителей и друзей…
Он вдруг отчетливо понял, почему Каве смотрит на него с такой ненавистью.
Али покачал головой, чувствуя себя виновато.
– Нет. Возвращаемся в Цитадель.
– О любовь моя, свет мой, ты похитил мое счастье!
Али горько вздохнул. Стояла дивная ночь. Тонкая луна висела над темным озером, и звезды подмигивали в прозрачном небе. В воздухе пахло благовониями и жасмином. Для него играли лучшие музыканты города, перед ним стояли кушанья, приготовленные любимым поваром короля, а темные глаза певицы заставили бы немало мужчин человеческой расы упасть перед ней на колени.
Али чувствовал себя ужасно. Он ерзал в кресле, смотрел в пол, стараясь не слушать звон браслетов на тонких ногах и нежный голос, поющий о таких вещах, что кровь в нем начинала закипать. Он ослабил жесткий воротничок своей новой серебристой дишдаши, которую вынудил надеть Мунтадир. Воротник был в дюжину рядов расшит жемчужным песком и буквально душил его.
Такое поведение не осталось незамеченным.
– Твой младший брат не рад здесь находиться, эмир, – раздался женский голос, еще более сладкий, чем у певицы. Али посмотрел на Хансаду, которая ответила ему кокетливой улыбкой. – Или вам не по нраву мои девушки, принц Ализейд?
– Не принимай близко к сердцу, свет мой, – перебил ее Мунтадир и поцеловал свернувшейся у него под боком куртизанке руку, раскрашенную хной. – Сегодня утром какой-то шкет нанес ему ранение в голову.
Али бросил на брата сердитый взгляд.
– Обязательно напоминать об этом?
– Это же так смешно.
Али насупился, и Мунтадир несильно хлопнул его по плечу.
– Эй, ахи, постарайся не сидеть с таким видом, будто планируешь кого-то убить. Я пригласил тебя, чтобы отметить твое повышение, а не для того, чтобы ты распугал всех моих друзей. – Он обвел жестом примерно с дюжину собравшихся вокруг них мужчин: элитарный клуб самых богатых, знатных и влиятельных жителей города.
– Ты меня не приглашал, – надулся Али. – Ты мне приказал.
Мунтадир закатил глаза.
– Ты теперь тоже придворный, Зейди. – Он перешел на гезирийский и понизил голос. – Общение с ними – часть твоих обязанностей. Это же, черт возьми, привилегия.
– Тебе известно мое мнение обо всех этих… – Али махнул рукой на хихикающего как девчонка вельможу, и тот быстро заткнулся, – …дебошах.
Мунтадир
