Оля работала просто. Пацаны выбирали понравившуюся девочку, Оля с ней знакомилась, на дискотеке или на занятиях, потом звала за компанию с собой в парикмахерскую, предлагала бесплатный маникюр или завивку. Девчонки велись легко. Ну а в парикмахерской их уже встречали, с цветами и шампанским. С водкой, проще говоря. Пацаны любили всё обставлять празднично – никакого насилия. Это называлось «вечеринка». Сначала культурно выпивали, нюхали, если было что, потом предлагали девчонке по-хорошему. Если она соглашалась, её потом отвозили домой и больше не трогали. Если начинались крики и угрозы: «Я папе расскажу! Я вас в милицию сдам!», то с ней не церемонились. Были и такие, кто не по одному разу побывал на «вечеринках». Скоро на Центре не осталось ни одной симпатичной девки, которую бы пацаны ни попробовали. Было два привода за это, и оба не дошли до суда. Дела были закрыты – потерпевшие отказывались от показаний. Я так думаю, Зуб прилагал усилия, чтобы своих отмазать. Виталька тоже участвовал в «вечеринках», ему всё в кайф было. А мне нет.
Я ведь про девчонок мало что знаю. Точно они с другой планеты – существа какие-то блестящие, хлипкие. Визгу от них много, хнычут, наряжаются, ничего толком не делают, ну вот рожают иногда, по глупости, наверное. Я их всегда старался стороной обходить.
Мне тогда как раз тринадцать исполнилось, Виталька сговорился с Домушником: «Давай малого просветим, у него ещё ни разу не было». В обход меня решили, гады. Суббота была, мы сделали рейд по центру, без предъяв, всё чисто, получили в ларьке положенных нам два литра и пакет томатного сока. «А теперь в салон красоты!» – загоготали пацаны. И кто-то сунул мне в руки обломанную ветку сирени. Я знал, конечно, про те дела, но чего-то так стрёмно стало, хоть волком вой. Как отдали меня на средневековую площадь, в кромешный стыд и боль.
У салона Оля Грива вышла навстречу: «Готова». Мы заходим, вижу – Верка с нашей школы, из 9 «В», в джинсовой узкой юбке, губы блестящим фиолетовым намазаны. Глазами хлопает, не понимает. Никогда бы не подумал, что мне впервые выпадет с Веркой. Начался всегдашний базар, вытащили стаканы, разлили спирт пополам с соком. Верка задрожала: «Мальчики, я домой пойду, ага?» А Домушник берёт ножницы с парикмахерского столика и бретельки ей на майке отстригает. Она криком заходится. Пацаны смотрят, не трогают до поры. Я махнул разом полстакана – к голове жар поднялся. Стою, как дурак, держу эту сирень и цветы обкусываю. Виталька локтем толкает: давай, мол, братишка. А я этот грёбаный блеск на губах вижу и отлетаю куда-то. Потом они уложили её на диван, стянули юбку. Я подошёл, сел на край, даже прикоснуться не могу. Она уже не кричала, дрожала мелко. И тут подкатило изнутри, я едва успел выскочить на улицу. Когда очухался, не стал обратно заходить, пацаны веселились там вовсю.
Я после того случая в школу ходить бросил – вдруг, думаю, с Веркой в коридоре столкнусь? Просто не вынес бы, если бы оказался рядом с ней. Отчего так бывает: вроде ничем ты человека не обидел, а видеть его невмоготу? Хоть в петлю лезь, только бы с глаз долой. Убил бы, наверное, её, если бы в городе случайно встретил. Но бог миловал.
Вот так сложилось у меня с ними – с женщинами то есть. Были потом ещё, но вот кто, где – не помню и припоминать не хочу.
В городе тем временем происходили перемены. Когда Рощу забрали в армию, Лак резко посыпался. Дохляки они там, вырожденцы. Кроме нанюхаться и балдеть, никаких интересов в жизни. Новый лидер Лака против Зуба не пошёл и сам присягнул ему на верность. Центр бескровно взял власть. Прекратились схватки на стадионе, на площади у горсовета, и мы наконец смогли нормально поделить город на сектора. Зуб ходил королём. Настала абсолютная монархия, как по учебнику. Никто нас не трогал вообще, что такое правоохранительные органы, мы знать не знали. Получали дань со всех палаток. Мы даже подумывали сделать свой флаг и установить его над домом культуры. Виталька тогда сильно продвинулся, одним из самых верных Зубу людей стал и меня подтянул к себе. Кликуха Китаец так и прилипла к нему, он даже стал свой фирменный знак рисовать на стенах домов: толстощёкий китаец с узенькой бородкой в квадратной шапке – клёво у него получалось и быстро, за пять секунд.
В то время состоялась наша первая, а за ней и вторая поездка на электричке в Казань – размяться хотелось, мир посмотреть. Потом Набережные Челны, Нижний Новгород. Из каждой такой поездки кто-то не возвращался. Мы выпивали за него не чокаясь и ехали мстить. Я участвовал в двух крупных разборках в Казани – еле ноги унесли, а в Нижнем так, мелюзга одна, хоть и большой город.
Но однажды из Казани к Зубу приехал Валера Петряев. Петрушка, так он тогда назвался. Погоняло вроде смешное, безобидное, но как оскалится – хуже смерти. Понятно было, что приехал он от серьёзных людей и лучше против него не переть. Петрушка под самим Кляпом ходил. Пришлось прекратить мстить казанским, и мы ездили туда уже по делам: получать килограммы дури и передавать дальше на запад, в Москву. Облав на нас не было, всё шло ровно.
Конец этой жизни пришёл довольно неожиданно.
Роща вернулся из армии раньше срока, комиссовали его по болезни, рак крови нашли. Но по виду не скажешь, что больной – бугай стал здоровенный. Он раньше на Лаке первый нюхач был, с самого детства на химии, а как в армии его лишили этого удовольствия, вот мышцы и наросли.
Выбора особого у Рощи не было – все его люди ходили теперь под нами. От него ждали повиновения, до поры не трогали. И тут – здрасьте, приехали: на Рощу запала Оля Грива. А может, он на неё, кто их знает. Только их стали вместе видеть – в парке, на улице, на танцах. Оля нас кинула. И обязанности свои больше не исполняла. То ли крышу у обоих так снесло, что даже не шифровались, то ли Оля думала, что ей всё можно? Зуб проявил снисходительность к боевой подруге: дал сроку неделю, чтоб завязала, и обещал за то сохранить Роще жизнь. Но она взбрыкнула: «Иди ты со своими гарантиями! Ему жить осталось год». И ушла. А через день Зуба нашли с проломленной головой в подъезде. Ясное дело – Роща постарался. Надо было кончать
