— Вы... — вот теперь шеф "МИ-5" реально ошарашен — Уж не собираетесь ли вы ликвидировать Драматурга руками наших сотрудников?!
— А почему бы и нет? В конце концов, вы развели всё это дерьмо — вам его и прибирать... Но только не раньше, чем я отдам соответствующий приказ, ясно?
Поули встает и, забрав со стола свой недопитый стакан, изучает его содержимое на свет:
— Подумайте над этим предложением — сдается мне, что лучшей цены вам не дождаться. Жду вашего ответа до нынешней полуночи; я квартирую в гостинице "Эдинбург", и чтоб в этом убедиться нет нужды посылать за мной хвост. Ну, а обнаружив такой хвост, — резидент обводит тяжелым взглядом своих контрагентов, — я буду считать, что наши переговоры провалились, со всеми отсюда вытекающими. Всего доброго, джентльмены!
Допивает залпом и направляется к двери, бросив через плечо: "А водка-то, между прочим, должна быть настоящая, русская!"
— Ну что, подпишете почетную капитуляцию, сэр? — вопрошает после довольно продолжительной паузы Скерес.
— Капитуляцию... Живой — и разговорчивый! — Чолмли — это, между прочим, твой прокол, а не чей-нибудь!
— Mea culpa... Его светлости докладывать будем?
— Нет, разумеется! "Прощение получить легче, чем разрешение"...
Сцена 5
Джон Бест (опять в гражданском) идет по лондонским улицам, явно проверяясь на предмет слежки: неожиданно сворачивает в проходной двор, потом бросает взгляд назад через зажатый в кулаке осколок зеркальца. В конце концов ныряет в неприметный, но респектабельный ресторанчик "Копченый угорь" и, обведя взглядом средней заполненности зал, подсаживается к ожидающему его в уголке Рэли.
В ту же секунду за их столиком, как по волшебству, материализуется третий — насмешливо улыбающийся Поули:
— "Где двое или трое собрались во имя мое, там и я среди них"! Не сочтите за богохульство, джентльмены...
Бест ошарашено хватается за рукоятку кинжала, но обнаруживает уже упершееся ему в живот острие стилета:
— Только без глупостей!..
Рэли же на происходящее взирает скорее благосклонно:
— Ну, богохульствами нас точно не проймешь, а собрались мы, похоже, и вправду "во имя ваше"... Вы, вероятно, и есть тот самый джентльмен Службы, который "найдет нас там и тогда, когда сочтет это целесообразным"?
— Он самый, сэр!
— Кстати, тут недурная кухня. Не хотите заказать что-нибудь... ностальгическое? Пудинг там, или типа того?
— Помилуйте, — со смехом отмахивается резидент, — порой единственное, что всё-таки примиряет меня с Континентом — это отсутствие там английской кухни, век бы ее не видеть...
— Ну а как насчет доброго английского эля?
— А вот это предложение, от которого невозможно отказаться!
Три кружки темного сдвигаются в чоке, роняя пену. После чего Рэли обращается к собеседнику уже без тени улыбки:
— Мы вас слушаем. Мы вас внимательно слушаем!
— Адмирал, — приступает Поули, — поверьте: Служба сейчас делает всё для спасения нашего оперативника, Драматурга; всё, и даже больше.... И — понимая предмет вашего отдельного беспокойства — в пыточный подвал он не попадет ни при каких обстоятельствах. Ни при каких — если вы понимаете, о чем я... Я готов вам в этом поклясться... кстати, а чем следует клясться атеисту?
— Понятия не имею — об этом надо спрашивать у атеистов. А мне вполне достаточно вашего слова джентльмена... Так чего вы от нас хотите?
— Чтоб вы не лезли, куда не просят, и не путались у нас под ногами: хуже нету при тайной операции, чем угодить под дружественный огонь — уж поверьте... И если вы угробите нам операцию... и Драматурга!.. — полезши поперед батьки в пекло... Сдается мне, что вам потом будет очень стыдно, Адмирал. Dixi.
— Ладно, — роняет Рэли. — Можем ли мы вам чем-то помочь?
— Да, нам могут пригодятся ваши оперативные возможности непосредственно во Дворце, — Поули, вставая, кивает на безмолвного Беста. — Но только — никакой самодеятельности, о-кей?
— Что ж, парни, — подымается и Рэли, — как напутствуют у нас, в Королевском флоте: "Доброго ветра — Fair winds!"
— Отличное напутствие, кстати, — отвечает Поули со скрепляющим рукопожатием. — Пошлите нам ветер — а уж попутным мы его сделаем сами! Кстати, говорят у вас, в Королевском флоте, бытует присловье: "Кроткие наследуют землю. Мы — море"; тоже богохульство, конечно — но мне нравится, черт побери!
Сцена 6
Паб весьма средней руки, в зале — людно и накурено. За угловым столиком — Поули и Скерес, тихий разговор которых не слыхать из-за гомона других посетителей; на столе — пара кружек эля, из которых едва отхлебнуто. Поули что-то быстро чертит на листке бумаги; камера берет крупный план — теперь зрителю видна план-схема, с какими-то крестиками и стрелками. Скерес, подавшись вперед, тычет пальцем в одну из стрелок на схеме и отрицательно мотает головой. Поули, сощурившись, что-то прикидывает в уме, потом со вздохом соглашается и, скомкав листок, поджигает его в пепельнице; не глядя, сует монетку подскочившему "на огонек" халдею и тоже склоняется вперед, к Скересу, излагающему тем временем, загибая пальцы, какие-то неслышные за шумом доводы.
Сцена 7
Горящий камин выхватывает из полутьмы низкий столик с пузатой бутылкой и глубокие кресла, в которых устроились, со своими стаканами, Томас Уолсингем и Поули; Одри Уолсингем застыла безмолвным изваянием позади мужа, опершись на его плечо и безотрывно глядя в пламя.
Бегущая строка: "Поместье Уолсингемов Скадборо, графство Кент; 28 мая 1593 года".
Уолсингем (ностальгически):
— Но ты-то ведь еще застал времена, когда Служба базировалась на Сизинг Лейн, наискосок от Тауэра! Тогда в сферах так и говорили: "Сизинг Лейн предупреждает" или "Сизинг Лейн уперлась и ни в какую!"
— Да, только вы-то любовались на Тауэр снаружи, а я-то — изнутри! — ухмыляется Поули.
Чокаются. Теплые отсветы камина плавают в неотличимом от них по цвету благородном вискаре. Воплощение покоя и уюта.
Одри осторожно ставит свой стакан на столик:
— Я оставляю вас, мальчики. Ваш вечер воспоминаний, как я понимаю, переходит в ту фазу, когда вы начинаете ворохами вываливать на стол топ-секреты — а мне и свои-то девать некуда... Дурацкого напутствия "Всё не выпивайте!" вы от меня не дождетесь.
Ладонь Томаса накрывает сжавшие его плечо пальцы Одри:
— Я ведь знаю, что ты хочешь мне сказать.
— И что толку? Ты ведь всё равно в это —
