— Постой, постой... И что — нарвался глазом на собственный кинжал? Но это же — курам на смех!
— Да в пьяных драках чего только не случается...
— Ладно, выбирать особо не из чего, а бог не выдаст — свинья не съест, — принимает решение командующий операцией. — И хорошо хоть беладонна подействовала как надо... Так! Я пошел за хозяйкой, а вы тут давайте, изображайте жертву... Но если вы сейчас еще и порезы не на ту сторону головы нанесете — с учетом атаки сзади! — я лучше ту голову вааще оторву нахрен, вот те крест!
Сцена 11
Старая леди хмуро озирает театр (а правильнее бы — "цирк"...) боевых действий. Головорезы Службы виновато переминаются с ноги на ногу — ни дать, ни взять пятиклашки перед учительницей, выясняющей — кто разгрохал мячом форточку на перемене... "Хороши, нечего сказать!" — с неподражаемым выражением подытоживает она — отчего та картина маслом приобретает абсолютную уже завершенность.
Со вздохом направляется к дверям, поманив за собой пальчиком Поули — как, типа, старосту проштрафившегося класса.
— Извёстка... — тихо произносит она, чуть кивнув головой в направлении трупа. — У него подошвы в извёстке. Он натоптал — и здесь, и в коридоре...
Поули — высокому профессионалу! — потребовалась добрая пара секунд, чтобы осознать смысл сказанного. После чего возникает удивительный оптический эффект: как — непонятно, но он взирает на эту крохотную старушку снизу вверх:
— Мэм! Миледи!.. Простите за высокопарность, но вот в такие моменты как раз и понимаешь — почему Англия непобедима!
Старая леди величаво кивает:
— Я извещу констеблей, но вряд ли они появятся раньше чем через пару часов. Слух, однако, разнесется быстро, и через небольшое время тут отбою не будет от любопытствующих. Надеюсь, вам хватит сноровки охранять Crime scene и не пускать их дальше входной двери?
Когда хозяйка убывает, Поули командует подельникам:
— Затереть следы известки на полу, мигом! И сами подошвы!
Скерес с Фрайзером озадаченно переглядываются — а командир-то наш не рехнулся ль? Нашел время — потрафлять старой аккуратистке...
— Шевелитесь, черт бы вас взял! Это будет похуже правого глаза!
И, видя полное их непонимание, снисходит до объяснения:
— Из всех окрестных улиц в известке можно перемазаться только на Риджент-стрит — там стройка. А мы подходили к пансиону с противоположной стороны — с Эппл-роуд!
Присев на корточки, Поули принимается на всякий случай обшаривать карманы убитого.
Только теперь зритель может наконец толком, вблизи, разглядеть его лицо: это — нанятый Скересом "Ржавый" (что ж, портретное сходство и впрямь есть).
Киллер, как легко догадаться, вошел в пансион, обменявшись плащами с Марло, во время совместного их со Скересом "патрулирования сада"; в каковой сад он проник — через Риджент-стрит.
...Поули на миг отрывается от своего занятия и задумчиво вопрошает в пространство:
— Вот интересно: в каком же она, на самом деле, чине?
Сцена 12
Дептфордские доки (впрочем, точная идентификация места оставлена на усмотрение зрителя: бегущей строки нет).
Луна, в принципе, есть — но проку от нее, считай, никакого.
В стремительно сгущающемся тумане от пирса отваливает ялик; гребец виден совсем уж размытым пятном, а темный силуэт пассажира на корме дарит прощальный взмах двоим закутанным в плащи провожающим и декламирует:
— Как лист увядший падает на душу... — похоже, стихи...
Туман сгущается до того, что из него уже, похоже, можно нарезАть кирпичи, как из фирна на эскимосское иглу; чернота неподвижной воды тяжела и вязкА, как мазут... Со звуками, как частенько бывает в тумане, творится странное: плеск весел отплывающей лодки слышен даже вроде как всё отчетливей — на фоне тихо-тихо вступающих саундтреком первых тактов траурного марша из вагнеровской "Гибели богов".
Оба провожающих, не сговариваясь, широко крестятся — и по тому, как они после этого переглядываются, ясно: эти подобными выражениями чувств не разбрасываться не привыкли...
Поули:
— Хм... Вам тоже померещилось, сэр?
Уолсингем (мрачно):
— Померещилось, как же... Чуть перефразируя: если нечто смотрится как Ахерон и звучит как Ахерон — может, это Ахерон и есть?
Поворачиваются и уходят прочь от берега; туман при этом начинает рассеиваться столь же стремительно, как и сгустился, и через считанные минуты от него не остается и следа. Странный туман принесло с реки в предпоследний весенний вечер 1593 года...
— ...Да, чтоб уж разделаться с этой нечаянной кладбищенской тематикой, сэр... Надо бы камешек на завтрашнюю могилку устроить, порядку для. Можно что-нибудь совсем простенькое-безликое, типа "Киту, от друзей и коллег", а можно и с приподвывертом, типа "Тамерлану от Вараввы": всего три слова — а минимум три смысловых слоя, но только для тех, кто — в теме... У меня еще осталась десятка из тех трех, выданных на оперативные нужды. Или вы сами?..
— Да уж, я — сам. И камешка не будет, никакого. Пока я жив — не будет.
— О как... Это что-то... личное?
— Напротив, сугубо общественное. Видишь ли, Роб... Ты просто не понимаешь, чем — через самое небольшое время — станет такой вот камешек для Англии. И что шансов в поединке с тем камешком у Кита — того, что воскреснет вскорости на Континенте... ну, как мы оба надеемся — будет ноль: "Да, неплохая пьеса — но с покойным Марло, конечно, и сравнивать смешно"; а вот такого унижения он ведь реально не переживет — я ж его знаю, как облупленного!..
— Ну, как скажете, сэр! В этих вопросах я вам доверяю безгранично... С коллегией присяжных, как я понял, проблем не будет?
Сцена 13
Та же комната Нонсачского дворца, только за окном — чудесное летнее утро, а мореный дуб стенной обшивки — благороден и ничуть не зловещ.
Елизавета принимает доклад Роберта Сесила.
— Да, кстати: эта странная история с пьяной поножовщиной в Дептфорде... Там вроде бы засветился один из ваших людей — "находясь на службе" Моего Величества. Вам не кажется, что он возил "срочные и секретные" депеши из Голландии в Нонсач по какой-то очень уж затейливой траектории?
Королева глядит на своего советника с откровенной насмешкой, но без тени гнева: ей, похоже, просто любопытно — как тот станет выкручиваться?
И Сесил не подводит: начинает читать презануднейшую лекцию об общих принципах функционировании Курьерской службы и направляющих ее инструкциях, начав, естественно, от Царя Гороха и ветхозаветных прецедентов... На третьей минуте Ее Величество, демонстративно зевнув, останавливает поток его красноречия:
— Ладно, пускай Хенидж сам разбирается с вопросами трудовой дисциплины в своем ведомстве... — с этими словами она выкладывает на стол листок с каллиграфическими прописями указа. — Мой
