Хохолок весело кивнул. — Буду ждать. Уже недолго осталось.
Остаток дня Танцор трудился в молчании. Когда вечерний звон возвестил перемену, он вернулся наверх, сдал инструмент и получил новый жетон — на ужин.
Ел он в своей нише. Плечи и руки содрогались, их едва можно было поднять ко рту. Масло с каши он сохранил для Келланведа, протолкнул в губы, не ведая, глотает парень или нет. В сумраке ему казалось, что тело мага стало полупрозрачным, будто образ или тень плоти. Прищурившись, он протянул руку и ощутил грубую ткань рубахи. Покачал головой, шлепнувшись на приступок, дабы обрести беспамятный сон голодных и переутомленных.
Пробудил его стук кулака по камню. Танцор поднял голову. — А?
— Привет. Это я, Эфен. Могу войти?
Танцор спустил ноги. Было темно, пустыня за ночь промерзла; он туго натянул на плечи единственное одеяло. — Входи.
Полог откинулся, вошел тот дряхлый старик. — Прости за вторжение. Удивишься, если я попрошу дозволения осмотреть твоего друга?
Танцор не видел препятствий. — Давай. Но ты знаешь, на что смотреть?
— Поистине да. Я из таноанцев. Странник Духа. Тебе это о чем-либо говорит?
Танцор пожал плечами. — Нет.
Сухая улыбка тронула губы старца. — Спасибо. Ты лекарство от тщеславия. И правильно. Вам всем нет причин помнить имя Танно и понимать, что оно означает.
Он поглядел на Келланведа; Танцор заметил, как переменилось выражение лица — брови взлетели от удивления, старик отпрянул и поднял руку, словно защищаясь. В желтушных воспаленных глазах Танцор читал восторг. — Прошу, скажи… каковы были обстоятельства вашего, гмм… явления здесь?
Танцор рассказал.
Эфен кивнул. — Так. А его садок — Рашан, правильно понимаю?
— Нет. Меанас.
Таноанец был искренне поражен, не сразу обретя дар речи. — Разбитое Королевство. Весьма необычно. Итак, он провел тебя сквозь Тень.
Танцор подумал и покачал головой: — Не совсем. Мы прошли через врата Тени в…
Странник Духа что-то прошипел и сел на уступ ниши. — Третье Королевство? Опиши же его!
Танцор пожал плечами. — Там было темно и безжизненно. Поля пепла — как будто там пронесся огненный шторм, испепелив всё и вся.
Старец прижал ладонь ко лбу. — Стонущие Равнины? — удивленно пробормотал он, взирая на Келланведа. — Итак… дух его растянулся над тремя мирами: нашим, Тенью и так называемым Шрамом. Потом был взят Отатараловой пустыней… — Эфен сел прямее, сверкая глазами. — У нас, таноанцев, есть один ритуал… смертельное испытание. Если ты решишься рискнуть своей сутью, своим разумом, ты идешь в Пустыню и поешь — призываешь наши версии Садков — и принимаешь преображающие силы. Это почти самоубийство. Но немногие, что возвращались… возвращались измененными. Способными на небывалое… — Он отвел глаза, склоняя голову над Келланведом. — Знаешь, это корень нашей силы. Странствие духа. Говорят, погружение в Меанас сводит с ума. Если твой друг успел закалить рассудок против причуд Садка, тогда, может быть… удар отатарала… вдруг есть шанс… — Он воздел руки.
— Ясно. Благодарю тебя.
Старец встал, кряхтя. У порога обернулся: — Не бросай его. Даже если сочтешь мертвым. Шанс еще есть.
Танцор кивнул. Сел, вытянув ноги, будто готовясь к долгому ожиданию. — Увидим.
Хорст Грифелл из Ринса, что в Итко Кане, вожатый каравана и купец, пребывал в нехарактерно приподнятом настроении. На его глазах обретало форму скопление фургонов и телег, по традиции собравшееся в полях южнее стен Хенга.
Город вновь открылся для торговли, и товары западных земель, ремесленные изделия Квона и Тали стекались на рынки. Превосходное положение для деловых людей. Южане буквально стенали, требуя талианских кож и филигранных серебряных украшений, квонских спиртных напитков. Если все части сойдутся в нужное время в нужном месте, именно его большой караван первым привезет Итко Кану все названные, ох как необходимые товары.
И не только это радовало его. Были основания не беспокоиться о безопасности месячного путешествия, несмотря на слухи о бандах мародеров — бывших солдат побитой и рассеянной армии покойного Чулалорна, о почуявших поживу разбойниках Даль Хона. Он заручился службой самой уважаемой женщины из числа караванной охраны, победительницы бойцовских турниров. Да, характер у нее странный, все согласны, но зато репутация безупречна.
Итак, он почти посмеивался, обходя границы сборного поля, приветствуя старых знакомых и отвечая на вопросы сыновей, определявших, кто за кем едет, рассчитывавших плату и так далее и тому подобное. Бывалые люди, не раз пересекавшие с ним земли Кана с юга на север и обратно, удивлялись, видя Хорста приветливого и почти беззаботного, надеясь, что он не успел пристраститься к ржавому листу или д" байангу.
Почти на закате младший сын подошел и доложил, что к каравану желает присоединиться последний фургон.
Хорст махнул рукой, прогоняя его. — Мы слишком разжирели. Потому и выходим так рано.
— Этот тип настойчив. И выглядит опытным мечником.
Хорст покачал головой. — У меня хватает стражи. Здесь не дом призрения для безработных солдат.
Севелл поднял руки. — Ну… он говорит, что все равно поедет следом…
Хорст прервал обход, повернулся к сыну, упершись кулаками в бока. Горячий темперамент вызвал бурление в животе. — Ради любви… — Но тут он передумал. Уже пришлось отказать трем семьям с детьми, надеявшимся уехать на юг под защитой каравана: среди них он увидел людей слишком бледных, потных — с явными признаками лихорадки. Заразы.
Да, гостей поместят в карантин перед въездом в Кан, но нет смысла лукавить: зачумленные могут оказаться в караване еще до отбытия. Он-то с сыновьями в безопасности — на шеях ладанки с водой, благословленной в храме Полиэли — но твердая рука может понадобиться любой из повозок. Хорст вздохнул. — Ладно. Пойдем поглядим.
То был слишком широкий, безвкусно-яркий, красно-золотой фургон с двумя лошадьми — обе выглядели сильными и ухоженными, что уже внушало оптимизм.
Рядом стоял единственный путник — юноша в длинной рубахе, густые черные волосы рассыпались по плечам, у пояса длинный меч. И он был дальхонезцем, по крайней мер наполовину. Оптимизм Хорста угас: он привык видеть дальхонезцев исключительно размахивающих кривыми клинками. Купец сложил руки на груди, озирая юнца с ног до головы.
— Хочешь с нами?
Юноша чуть склонил голову. — Точно так.
Хорст показал на пеструю повозку. — Это что такое? Самый маленький бордель континента?
— Это моя бабка. Хотела в паломничество, но возраст берет свое. Последняя ее воля — лечь рядом с предками в Малазе.
Хорст хмыкнул: он повидал немало таких бабушек и тетушек на путях паломников. Палец нацелился на север: — Почему не сесть на баржу? Будет куда быстрее.
Парень покачал головой. — Она страшится воды.
Хорст наморщил лоб:- Э… боюсь, что несу нерадостные вести, но Малаз — это остров.
Чуть поднялись и опустились плечи, на зависть широкие и мускулистые. — Тут может оказаться полезным фляжка вина.
— Ответ на любые проблемы, — пробормотал Хорст. И кивнул. — Отлично. Но даже если
