адрес. Потом он заставил ее пять раз повторить прочитанное.
Дальше показал образец подписи и заставил учиться так подписываться. Наука давалась нищенке с трудом, потому что она даже карандаша в руках давным-давно не держала. Однако страх быть тут же насмерть забитой и желание получить деньги все же делали свое дело. Женя кричал на нее и стучал кулаком по столу. Через пятнадцать минут тренировки подпись стала более или менее похожей.
– Скажешь руки дрожат, – хмуро велел Женя, угрожающе постукивая указательным пальцем по краешку стола. – Теперь слушай. Дом у тебя, – Женя принялся описывать дом, который Марии Егоровне предстояло «продать». Потом он назвал ей кое-какие факты биографии Синявской и тоже заставил ее повторить их. Потом снова заставил повторить, только уже все вместе, все, что он ей только что говорил.
Старуха тихо бормотала все, что запомнила, изо всех сил напрягая свою старческую память. Воспроизвести мельчайшие детали ей удавалось с трудом, и она боязливо поглядывала на сердитого Женю, который то и дело на нее прикрикивал. Когда «урок» был более или менее выучен, мужчина сказал:
– Главное, лишнего не говори. Спросят – отвечай, нет – молчи. Где надо, подскажем.
«Будь что будет», – подумала про себя Мария Егоровна. На улице их ждала уже другая машина. Кроме водителя, в ней сидела «вчерашняя» девица. Когда Женя со старухой уселись на заднее сиденье, она тревожно спросила своего приятеля:
– Ну что?
– А, – произнес он, поморщившись, и махнул рукой.
– Женя! – с укором обратилась она к нему.
– Да нормально все, – огрызнулся он.
Машина тронулась. Ехали недолго. Покинув автомобиль, еще около двух кварталов прошли пешком. Мария Егоровна с трудом поспевала за торопливым шагом незнакомцев. Остановилась они около нотариальной конторы. Женя заставил старуху проглотить две таблетки пустырника, а потом потребовал повторить все, что они недавно выучили. Она отрапортовала требуемое без запинок, и мужчина остался доволен.
– Пойдешь с ней, – кивнул он старухе на девушку, – если что, скажешь, что твоя сиделка. Поняла?
Мария Егоровна кивнула.
– Хотя нет, иди одна. Ты ее только до двери проводи, – сказал он подруге. – Стойте тут, я сейчас там все улажу.
Женя скрылся за дверью помещения. Через пять минут он появился снова и махнул рукой, подзывая старуху и девушку.
Он что-то шепнул своей приятельнице и приказал идти. Сам остался на улице.
Девушка взяла бродягу под руку и повела вверх по ступенькам.
– Таней будешь меня называть, если что, – тихо сказала она.
Вместе они дошли до кабинета нотариуса. Таня сунула.
Тихоновой какие-то бумаги, деньги и втолкнула ее внутрь. Оказавшись одна, Мария Егоровна растерялась, но, к счастью, все прошло без заминок. Только вот с деньгами руки у нее тряслись сильно.
Документы были оформлены быстро. Тихонова подавала те, что Таня достала ей из своей сумочки; какие-то протягивала нотариус. Когда сказали, что нужно подписаться, Мария Егоровна, как и было велено, пролепетала:
– Только руки у меня дрожат… Старая стала… Суставы больные…
– Ничего, ничего, – дружелюбно ответила ей нотариус.
Закорючки у Марии Егоровны получились даже лучше, чем во время тренировки. Таня, потом увидев их, даже улыбнулась едва заметно.
На улице старуха подписывала еще что-то. Ездили и в другие места, там она тоже вынуждена была оставлять на неизвестных ей бумагах «свою» подпись. В общем, женщина делала все, что требовали Женя и Таня. Они были довольны ее смиренным поведением. Купили даже бутылку пива и гамбургер.
Через полдня суеты, между напарниками прозвучало:
– Дом продан, поздравляю!
Женя поймал машину. Сам с Марией Егоровной уселся сзади.
Таня разместилась впереди. Тихонова боялась и думать, куда теперь ее везут. Спросить не решалась, только по сторонам озиралась боязливо.
Вскоре она узнала местность – ее везли туда, откуда взяли: очертания перехода показались впереди.
– Ну что, – довольный, произнес Женя, – твоя функция выполнена.
Машина остановилась.
– Выходи, – сказал он.
– А как же деньги? – спросила старуха.
– Ах да, – Женя достал из кошелька пятьсот рублей и кинул их Тихоновой, вытолкнув ее из машины.
– А остальное? – выкрикнула она.
– А плата за еду, жилье и одежду? – Женя рассмеялся. – Бесплатный сыр только в мышеловке. Тебе и этого хватит.
Автомобиль уехал.
– Стой! Стой! – с досадой кричала Мария Егоровна, упав на землю и стуча по ней кулаками.
Прохожие обходили ее стороной. Больше ни Таню, ни Женю старуха не видела. А говорить о них никому не говорила, знала: такие и вправду убить могут. Пятьсот рублей спрятала и пошла снова милостыню собирать. А вечером напилась. Проснулась – денег нет. Так и закончилась ее актерская миссия. И воспоминания о ней не осталось. Разве только одежда из «секонд хэнда» да страх, что кто-то придет и с ней все же расправится.
Этот-то страх, видимо, и заставил ее теперь так быстро расколоться перед Синявским. Виктор с огромным трудом сдерживал себя в течение рассказа Тихоновой. Он то порывался вцепиться ей в горло, то с горящими гневом глазами начинал спрашивать о чем-то, то яростно сжимал кулаки – гадалке несколько раз приходилось останавливать его. Когда Тихонова закончила свое повествование, Синявский стоял бледный, как полотно и тупо смотрел в одну точку. Услышанное было для него шоком.
Нисколько не менее обескураженной чувствовала себя и Милославская. Она и сама не раз хотела остановить старуху, но одергивала себя, понимая, что может только помешать откровению разговорившейся бродяги: та испугается, замкнется, и поминай, как звали. Поэтому Яна терпеливо дослушала до конца. Первые минуты она словно потеряла дар речи и ничего не могла произнести.
Теперь было окончательно ясно – вся эта история исчезновения Ольги Сергеевны Синявской носит криминальный характер. А продажа ее дома и вовсе – настоящая афера. Самое страшное – теперь еще меньше, чем раньше, верилось, что несчастная женщина цела и невредима. Шансы на это, конечно, имелись, но все же гораздо более вероятной оставалась куда менее радужная перспектива развития событий.
Эти же соображения, видимо, захватили и Виктора.
– Боже! Боже мой! – еле слышно лепетал он, схватившись обеими руками за голову, – Бедная мать! В какие сети она попала!
Яна положила руку ему на плечо, пытаясь как-то успокоить, но Синявский, казалось, даже не замечал этого, будучи всецело поглощенным своим горем. Он бормотал еще какие-то отрывочные фразы, не глядя ни на гадалку, ни на съежившуюся и с ужасом ожидающую своей дальнейшей участи Тихонову.
Милославская понимала, что гнев Виктора в любую минуту может обрушиться на бедную старуху и потому немного заслонила ее собой. У гадалки в голове вертелось несколько вопросов, возникших по ходу рассказа Марии Егоровны, но она побаивалась их задать, боясь, что как только бродяга заговорит снова, Виктора она уже сдержать не сможет. Он, безусловно, понимал, что она ни в чем не виновата, но в сложившейся ситуации вряд ли мог руководствоваться здравым смыслом.
– Они… они, – неожиданно обратился Синявский к старухе, – они что-нибудь говорили о настоящей хозяйке дома?
Тихонова несмело покачала головой, глядя то на Яну, но на Виктора. Милославская решила
