— Беспорядки у вас, береги нервы, Дорош! — сказал уходя Пеньков. За ним вышла и Чуян.
Дорош принялся за лампу. Погнул патрон, переломил о колено бронзовую физкультурщицу ниже пупка и бросил обе половины на пол.
Так и не пришлось Синевскому испытать голубой свет успокаивающего стекла.
Жертвой гнева Дороша оказалась только лампа, и хорошо еще, что в порыве негодования дубасил он ею о стол, а не о голову Синевского, к которому с каждым днем росло трудно удерживаемое чувство раздражения. Дорош был уверен, что не по ошибке или случайности стипедия Чуян перешла Никоновой, бойкой вертушке, смазливостью которой и соблазнился Синевский. Конечно, если б он пленился только игрой ее всегда ярко напластованных губок, разрисованных бровей и всем, чем располагает вертушка, чтобы взять в плен председателя стипендиальной комиссии, в этом было бы еще полгреха.
Но грех тяжкий в том, что Синевский, заведомо зная социальность Никоновой, — а об этом он не мог не знать, — предпочел ее пролетарке Чуян.
И ко всему этому, словно кому-то нужно было, чтобы кашля за каплей переполняла чашу, Дорошу стал известен еще один эпизод из жизни Синевского, сообщенный ему Васькой-шофером.
Васька исполнил обещание: пришел, вернее не пришел, а подкатил на машине навестить Лизу. В калитке он столкнулся с Дорошем.
— Здоровеньки! — приветствовал он его. — Приехал вот посмотреть на Елизавету Емельяновну, как она поживает?
— Благоденствует! — получил он угрюмый ответ.
— Ну, это басни — мне нужно ее видеть самолично.
— Иди! — Дорош подошел к машине и залюбовался ею. Это был легковой форд, прекрасный и горячий от душивших и глухо бурливших в нем сил. Его рука дрогнула, когда он прикоснулся к рулю, — вспомнилось время, когда он водил тяжелые, громоздкие как дом машины по пескам Монголии.
Между тем Васька взбежал по лестнице и распахнул двери в комнату Лизы. Она трудилась в это время над разрешением задачи.
— Елизавета Емельяновна, — безудержно устремился он, — царица моя!
Лизу испугал стремительный налет Васьки, но она только на минуту показала ему страх, потом весело и радушно встала навстречу.
— Это вы, Вася! Как вас долго не было! Садитесь, — подставила она стул.
— Не смею, — ударил Васька в грудь, — не смею сидеть в вашем присутствии.
— Право же, садитесь! — и она заставила его сесть.
— Я летел к вам, Елизавета Емельяновна, — произнес он восторженно, вертя шапку в руках и сияя глазами, — летел к вам на всех цифрах манометра. Как только появился в городе, так и полетел к вам. Одним словом, меня интересует ваше счастливое положение, и хотя он говорит, что благоденствуете, но мне наплевать, потому что собственными очами удостовериться нужно и слышать из ваших уст. Так, если что, вы говорите без утайки. Я одним мигом распотрошу обидчиков и накладу им в надлежащее место. Я спалю их, в случае чего, так вы говорите все без утайки, Елизавета Емельяновна.
— Что вы, что вы, — замахала руками Лиза, — меня никто не обижает. Наоборот, ведь я теперь занимаюсь, Вася, учусь. Вот посмотрите, — протянула она исписанный лист, — решаю уравнения с одним неизвестным.
Он уставился на лист с непонятными значками и спросил:
— Так-таки они совершенно и неизвестны?
— Ах, нет, — объяснила Лиза, — один только неизвестный, а остальные известны.
— Елизавета Емельяновна, — заявил Вася, отстраняя лист, — ничего не должно быть вам неизвестно, а в случае чего, так лучше уезжайте сейчас со мной! Уж коли пред вами неизвестное, так лучше заранее предпринять меры и уехать от ухаживателей и учителей со мной на машине.
— Да вы не так поняли, — рассмеялась Лиза, переворачивая листок, — это ведь только задача с неизвестным.
— Э, что там задача! — вздохнул Вася. — Вижу, что не достичь мне вас, Елизавета Емельяновна, потому что от учения вы еще выше поднялись надо мной, и мне не достать вас корявыми руками. Эх, поехали б со мной. Лучше, чем иметь дело с неизвестным.
— Ах, Вася, — сказала она укоризненно, — я теперь только и думаю о том, чтобы учиться, чтобы сделать из себя человека, и ничто так не мило мне, как вот этот листок. Ну, кому я нужна, такая неумная, незнающая?
— Елизавета Емельяновна, — воскликнул Вася, — поверьте мне, вредность вам одна от учения. Потому что игрушка вы детская и как травинка очень слабая. А ученье — хомут. Так разве в мерку хомут травинке? Ну ладно, живите тут, — встал он вдруг хмурый, — научайтесь неизвестному. Предчувствие у меня такое, что лучше бы уйти вам отсюда! Вижу, что не переупрямить мне вас. Что же, своего дождусь, а пока на машине вас катать буду, а если хотите, то и сейчас пронесу.
Лизу соблазняло предложение проехаться на автомобиле, да и не хотелось также огорчить Васю отказом, но она не сразу согласилась, справедливо размышляя, что под видом прогулки он может ее похитить. Ведь всего можно ждать от его лихости! Как раз в комнату заглянул Синевский, и она решила попросить, для большей верности, сопровождать ее.
— Вот Васька предлагает покататься, — произнесла она, — на автомобиле, он шофер. Так ты тоже поезжай с нами!
Вася повернулся к Синевскому и отступил в изумлении. Синевский же, заметив шофера, побледнел и сделал попытку улизнуть, но Васька остановил его восклицанием:
— Вроде как знакомы мы!
— Не встречал, — хрипло ответил Синевский, все больше бледнея.
— Может, и не встречал! — пристально рассматривал его Вася.
— Ну, пойдемте, — предложила Лиза, — пойдемте же, покатаемся.
Они втроем подошли к автомобилю, которым все еще любовался Дорош. Синевский и Лиза уселись на кожаном сидении. А Васька, наклонившись к уху Дороша, сообщил ему:
— Глаза мои никогда не ошибаются. Этот паренек, который сидит рядом с Елизаветой Емельяновной, набедокурил на фронте. Офицера белого выпустил на свободу, тайно от штаба.
— Что, что такое? — вспыхнул сразу Дорош. — Что болтаешь?
— Не болтаю я, — обиделся Вася. — Он служил в штабе полка, к нему привели на допрос колчаковца, потом заперли в сарай. А он его ночью выпустил. Замяли это дело, потому что свидетелей не нашлось, но подозрения все на него. Узнал я его, как в бинокле.
Синевский забеспокоился, так как по взглядам, бросаемым на него, понял, о чем идет речь, внешне же старался сохранить непринужденный вид, готовясь изо всех сил отрицать всякое знакомство с Васей. Для Дороша же сообщение, нашептанное Васей, было еще одной и жгучей каплей в заполнявшейся час от часу чаше, и словно вихрь подбросил его, когда, оттолкнув Васю, он накинулся на руль и дал шпоры
