А блесенка на самом деле не такая уж и большая, это крючок выглядит устрашающе огромным.
– Идем! – соглашаюсь.
Блесна остается у меня, а ребята растворяются в сумерках.
Вскоре слышу глухой стук копыт о землю, запахло лошадиным потом. Наш табунчик проносится мимо. Мазий останавливает своего коня рядом, бросает мне повод Рыжика и уносится за Лидом. Скачу за ними и влетаю впотьмах в воду. Рыжик тормозит сам, я уже мокрый с головы до пят и смеюсь вместе с ребятами.
Напоенные лошади стреножены, идем ловить рыбу. Моток веревки и блесна теперь у Лида. Парень кидает приманку под крону наклоненного к воде дерева и быстро тянет к себе, наматывая веревку на предплечье.
– Рыба!
От его вопля мы едва в реке не очутились: бросились к нему и столкнулись головами. Потирая лбы, смеемся и пытаемся рассмотреть улов. Лид сам вытащил огромную рыбину и теперь пытается дать ее и нам подержать. Какую именно он поймал рыбу – не разглядеть, но держит свой трофей обеими руками. Возвращаемся в лагерь. Мы с Мазием ведем табунчик, а Лид несет улов. Рот у парня не закрывается. Рыбак продолжает делиться впечатлениями. Слушая его, и сам уже хочу почувствовать, как это – тащить из воды такого монстра?!
* * *Проснулся я от странных снов из прошлого, со взрывами и смертями. И все они снились путаными и кривыми. Приснилась отрядная сестричка, ясноглазая девочка Даша – нос кнопочкой, губки детским бантиком. И как умирала она на моих руках с простреленной грудью. И будто кто-то сильно сдавил горло – хотелось закричать, завыть в голос, а не мог.
Еще снилась Танюша, по которой отчаянно тосковал когда-то. Как бегу, задыхаясь, будто к ней, а вижу сидящую на поваленном дереве трогательно курносенькую Дашу. Она следила за мной строгими глазами жадно и безмолвно, наверное, ожидала, что вот-вот я подбегу к ней. А я снова не смог: ноги стали вдруг ватными, прилипли к земле. Во сне часто случается невозможным сделать что-то необходимое…
Утро было еще серым, в зябком тумане. Всхрапывали кони и кто-то из ребят, уснувших на попонах прямо у потухшего костра. Я выбрался из возка, стряхнул с себя прилипшую солому и с некоторой обеспокоенностью отметил, что Алиша ночевала не со мной. Вспомнил, как готовили впотьмах щуку, ели ее полусырой, но с удовольствием. Алиша будто смеялась и пила со всеми вино…
Не обнаружив девушку среди спящих ребят, поеживаясь пошел к реке. В туманный сиреневый простор уходил степной берег, я шел на тихие всплески, поглядывая вверх, и едва не свалился с крутого берега в воду. Уже осторожнее побрел вдоль реки и у первой же песчаной отмели заметил неподвижный силуэт. Сразу узнал Алишу – не по каким-либо определенным чертам, не по одежде, а просто – узнал, почувствовал. И, чуть помедлив, подошел. Она сидела лицом к реке, словно Аленушка на картине Васнецова, от изнеможения и глубокой грусти опустив головушку на колени.
– Алиша?
Она слегка обернулась, всмотрелась.
– Ты, Фароат!
Не отвечая, присел рядом и лишь тогда заметил не ее щеках блестящие полоски слез.
Она поняла, что я увидел, и через силу улыбнулась:
– Иди, поспи еще немного.
Я искоса посмотрел на нее, удивляясь такому совету. Обнаружил в ней перемену, как в припухших глазах легла задумчивая и грустная усталость. Чуть вздернутый носик и нежный овал лица, пухлые губки и какая-то детская незащищенность шеи с падающими на нее из-под косы соломенными прядками – все напомнило мне Дашу из ночного сна, а сердце почему-то сжалось от тоски по Танюше. Пока я невольно погружался в воспоминания, проявил себя Фароат, точнее его к Алише чувства. Междометия, восклицания, долгожданное тепло прикосновений, обретение потерянного. Я находился где-то в стороне, наблюдателем, позволяя всему происходящему между нами просто случиться.
Потом, когда все, что накопилось в сердцах, было отдано, словно заколдованные, мы смотрели на ситцевую синеву реки, обжатую крутыми блекло-зелеными берегами, на плоские песчаные отмели, на играющие под первыми лучами солнца рябые всплески от гуляющей рыбы.
Солнце взбиралось все выше и выше, меняясь в цвете. А когда пожелтело и ослепительно засияло, будто по мановению руки волшебника пробудился лагерь: стали слышны голоса людей и звуки, издаваемые животными. Вряд ли, проснувшись и не обнаружив нас, ребята станут волноваться, но обеспокоившись скорее тем, что не проследил за дозором, я поспешил вернуться к месту ночевки.
* * *Аристид не спешил отправиться в путь. Быки и лошади паслись, погонщики чинили подводы, стирали одежду, зачем-то вырубали из земли прямоугольники лугового дерна и складывали их на подводы, а кое-кто, закончив трудиться, спрятавшись от жаркого солнца под возком, дремал.
Мы на службе: в броне и с оружием, луки в горитах с натянутой тетивой, кони под попонами, взнузданные. Они терпят страшную муку от нападения оводов, мух и слепней. Бедные лошади, искусанные в кровь, беспрестанно трясут головами и гривами, обмахиваются хвостами и бьют копытами в землю, чтобы сколько-нибудь отогнать жужжащих мучителей. Алиша, нарочно оставленная обмахивать животных, для чего ей лично мной была срезана длинная зеленая ветка, спала под тенью одинокого дерева, к которому привязаны наши кони.
Ближе к полудню торговец сам пришел и, остановившись метрах в пяти от бушующего огня (Лид только бросил в костер ветку тальника с высохшими листьями), прокричал:
– Хайре! – и закашлялся от едкого дыма.
– Здравствуй! – ответил я и поспешил к эллину, так и не произнеся положенных слов: «трудись и преуспевай». Коварный ветерок подул увереннее да прямо в сторону купца, снося густой белый дым от костра на корчившегося в кашле бедолагу. Поддерживая уважаемого торговца под локоток, помог ему выйти из дыма и со всем почтением, положенным ему как работодателю, я весь обратился в слух.
– Скачи по реке, туда, – Аристид махнул рукой, указывая вниз по течению. – Посмотри, как там на переправе? Место приметное: Борисфен там узок, берега пологие, еще плоты должны быть собранные или хотя бы бревна лежать у воды.
Эллин не стал утруждать себя ожиданием ответа. Покашливая, направился к своему возку. Я свистнул, привлекая внимание Лида, а когда увидел его глаза, крикнул:
– Мы выезжаем!
Лид толкнул ногой задремавшего Олгасия, потом его брата и, повесив за спину щит, пошел к лошадям. Братья быстро сообразили, что к чему, и, вооружившись копьями, поспешили за ним. С далекого холма, услышав мой крик, уже бегут наши дозорные – Авасий и Мазий. Мы колобродим, отвязываем лошадей, а Алише хоть бы что: свернувшись калачиком, спит себе и спит. Приложив палец к губам, даю знак ребятам, чтобы не шумели, бегу к догорающему костру и достаю из
