В домах не горели окна, городок будто вымер. Самое время прочесать местность.
Четверо растянулись в цепь. Они шли, едва видя друг друга. Талли вел подельников к дереву.
«Да разве ж это дерево? – думал Смедз. – Так, поросль. Тополек футов пятнадцати в высоту, с серебристой корой и толстеньким стволом. Ничего в нем примечательного. Откуда же такая грозная репутация?»
Шагая, он вдруг уловил блеск металла. Клин! Он и правда существует!
Едва заметив его, Смедз ощутил и пульсирующую, расточающуюся окрест темную силу. Будто клин – это вовсе не металлический штырек, а сосулька из чистой ненависти.
Он содрогнулся и с трудом отвел глаза.
Да, серебряный клин – не выдумка. Богатство рядом, рукой подать. Осталось только завладеть им.
Он прибавил шагу. И вдруг путь перегородила длинная, низкая каменная гряда. Странно. Откуда она взялась? Смедз не вспомнил о драконе, которому поручалось, прежде чем погибнуть самому, сожрать печально известного волшебника Боманца.
Будь посветлее, может, и удалось бы разглядеть лапы, с которых обвалилась потревоженная людьми земля.
Смедз уже почти взобрался на этот гребень, когда раздался звук – что-то вроде звериного сопения. А потом другой – шум разрываемой земли.
Высматривая товарищей, Смедз увидел только Талли футах в десяти; тот пристально глядел на дерево.
Что-то не так с этим деревом. У него мерцают кончики листьев, разливая синеватый призрачный свет.
Может, восходящий месяц шутки шутит? Смедз перебрался на ровное место, постоял, рассматривая дерево. И впрямь дела дивные, жуткие дела! А тополь сияет уже весь, от комля до макушки.
Смедз глянул прямо перед собой и обмер. С расстояния в полсотни футов на него кто-то таращился. Башка – что твоя квашня, глаза и зубы бликуют синевой дерева. Особенно ярко блестят клыки. Смедз отродясь не видал пасти с таким множеством зубов, вдобавок огромных и острых. Тварь двинулась к нему, а у него ноги приросли к земле.
Он в ужасе заозирался. Увидел, как сломя голову удирают прочь от дерева Талли и Тимми. Снова посмотрел вперед, и как раз в этот миг монстр прыгнул, разинув пасть, чтобы оттяпать у жертвы голову. Вдруг Смедза отпустило, он тоже чесанул что было духу. Гигантскими прыжками чудовище неслось следом. Еще миг, и схватит беглеца, как человеческая рука хватает летящего комара.
Но тут с дерева сорвалась голубая молния и отшвырнула зверя в сторону.
Смедз тоже крепко приложился о землю, но через миг вновь очутился на ногах, и боль нимало не убавила его прыти. Убегая стремглав, он ни разу не оглянулся.
– Я тоже его видел, – сказал Старик Рыба.
И Талли, твердивший, что страсти только примерещились Смедзу, был вынужден заткнуться.
– Все верно он говорит: большущая тварь, с дом величиной. Собака о трех лапах. Смылась, когда дерево по ней шарахнуло.
– Псина увечная? Да иди ты! И чем же она тут занимается?
– Копает, – ответил Смедз. – Пытается что-то достать. Она сопела и лапами шуровала – вот точно так же собака выкапывает кость.
– Вашу мамашу! Опять проблемы! Ну почему никогда не бывает без проблем? Теперь наверняка провозимся дольше, чем я рассчитывал. Значит, нельзя терять времени. Скоро кому-нибудь придет в голову та же идея, что и мне.
– Не резон пороть горячку, – сказал Рыба. – Надо все делать правильно, с холодной головой. Ну, это ежели ты рассчитываешь еще пожить и попользоваться богатством.
Талли раздраженно заворчал. Никто не желал сдаваться, даже Смедз, помнивший, как чудовище дышало ему в затылок.
– Пес Жабодав, – сказал Тимми Локан.
– Чего-чего? – буркнул Талли.
– Пес Жабодав. В той битве участвовало чудовище, его звали Пес Жабодав.
– Пес Жабодав? Откуда такая кличка?
– Почем я знаю? Я его из щенка не выращивал.
Глупая шутка, но все рассмеялись. Была в том потребность.
6
Три недели Ворон не просыхал. Однажды вечером я вернулся в наше жилище совершенно подавленный. В тот день я до полусмерти избил человека – придурка, который пытался ради выкупа похитить детей моего нанимателя. Хоть и был я кругом прав, на душе скребли кошки. И свербела нехорошая мыслишка: как ни крути, а в том, что я теперь зарабатываю на жизнь мордобоем, виноват Ворон.
А он был пьян в дымину.
– Ты только погляди на себя! Присосался к бурдюку, как к мамкиной титьке. Великий, знаменитый, жестокий, отчаянный Ворон. До того жестокий, что укокошил свою бабу в общественных садах Опала. До того отчаянный, что выходил один на один против Хромого. А теперь он валяется в грязи и хнычет, как трехлетнее дитятко с больным животиком. Слышь, герой, не пора ли встать и заняться делом? Сил моих нет на тебя смотреть, просто блевать тянет.
Он вяло, сбивчиво попросил меня заткнуться и отвалить. Мол, не мое это собачье дело.
– А вот черта с два – не мое! На чьи деньги снята эта дерьмовая комната? И почему я по ночам должен нюхать твою блевотину, разлитое винище да ночной горшок, который тебе самому лень опорожнить? И когда ты в последний раз переодевался, не припомнишь? Мылся когда в последний раз?
Он обругал меня, срываясь на визг. Я в жизни не встречал такого безмозглого и самолюбивого подонка. Это кем же надо быть, чтобы даже за собой не прибраться?
Я продолжал отчитывать Ворона, злясь и повышая голос. А он уже и не огрызался; похоже, его и самого от себя тошнило. Ну кто же согласится признать, что он и правда безнадежный, бесполезный кусок дерьма?
Наконец Ворон прекратил жалкое сопротивление – у него просто-напросто кончились силы. Он кое-как встал и убрался наружу, даже не обругав меня напоследок. С некоторых пор этот человек не сжигает за собой мосты.
Один парень, с которым мне довелось служить, рассказал, как надо обращаться с пьяницами. У него у самого отец пил по-черному, а потом завязал. Так вот, никогда не пытайтесь помогать алкашу, а если пытаетесь, поскорее бросьте это занятие. Не давайте пьянице поблажек и не принимайте от него оправданий. Устройте так, чтобы ему ничего другого не оставалось, как взглянуть правде в глаза. Бухарик ни за что не встанет на путь исправления, если только сам этого не захочет. Вот поймет наконец, что впереди пропасть, и тогда, возможно, захочет что-нибудь изменить в своем житье.
Конечно, я не чаял дождаться, когда Ворон вспомнит, что он взрослый мужчина, и возьмется за ум. Душечка его бросила, потерян смысл жизни и все такое. Но ведь где-то обитают его дети. Значит, надо вытащить на свет божий прошлое Ворона, годы, проведенные в Опале, и примирить его с этим прошлым.
Чутье мне подсказывало: он способен прийти в себя, нужно только время. Ворон нынешний глубоко презирает Ворона прежнего, вот где корень его бед. Ничего, все перемелется. Правда, ждать, когда это случится, – мука мученическая.
За четверо суток он привел себя в норму. Протрезвел, почистился. Снова передо мной Ворон, которого
