Если так, то все нормально.
Завтра утром похититель приедет и она расскажет ему, что никого не видела, про свидетеля – чистая выдумка, а к церкви она бегала лишь затем, чтобы забрать из клетки свое сокровище, украденное у Германа и припрятанное у кроликов, чтобы бабка не нашла. Галина и правда обыскала ее перед сном, но ушла ни с чем, разочарованно ворча под нос и смутно подозревая, что ее одурачили, и тогда Марта, и впрямь перехитрившая бабку, уснула спокойным сном.
А утром ее словно ударило: придет отец Георгий менять кролям подстилки – и хана швейцарскому ножичку, сказочному, перламутровому, с двенадцатью инструментами, из которых самым прелестным была маленькая двузубая вилочка.
Она проснулась от этой мысли и рванула из дома, накинув первое, что попалось. Ножичек был на месте, лег в карман как родной, хотя, конечно, не в ножичке было дело, а в том, что Герман мог проникать куда угодно, и эта способность была Марте совершенно необходима.
Все это она завтра расскажет убийце, и тогда он ее…
«Убьет».
«Вот так дело», – противно сказала бабка, как говорила всегда, обнаружив в варенье муху или мышиный помет в комоде с бельем.
– Вот так дело, – шепотом повторила Марта.
Изогнулась, пытаясь достать до бокового кармана. Если ножик вывалился от тряски или лежит себе, поблескивая, в трещине асфальта, где ее схватили, или просто-напросто она не сможет дотянуться…
Пальцы нащупали холодный гладкий нож, и Марта выбросила его из кармана. Металлический кузнечик запрыгал по полу и замер.
«Иди сюда, маленький, иди сюда, халесенький».
Валька вечно сюсюкает, едва завидит младенца. Марта однажды заявила, что в Валентине, если прикинуть, целый взрослый человек поместится, так что пусть рожает не эту орущую мелкотню, а сразу подрощенного, чтобы с ним хотя бы поговорить можно было по-человечески. Ясен пень, придется долго ждать, пока он там растет, девятью месяцами не ограничится, зато потом…
Тут пришлось заткнуться. Валя сначала залилась слезами, а потом вдруг замолчала, хрюкнула как поросенок и начала хохотать. Марта думала – припадок, но когда стала хлопать ее по щекам, Валька завопила, по-прежнему хохоча, и скрутила ее с необычайной легкостью – так, что не вырвешься. В складках ее мягкого тела оказалось неожиданно уютно, прямо как на кровати с водяным матрасом. Марта на таких не сидела, ей Кира Михайловна описывала.
В общем, выяснилось, что подростка вырастить в пузе нельзя. Марта почувствовала себя непроходимой дурой. Могла бы и сама сообразить.
«Обидеть тебя хотят, – тихо возмутилась Валя, – да мы их сами обидим».
«Постарайся сохранить хладнокровие, – попросила Гурьянова. – Я знаю, что это нелегко. Ты справишься».
Населив комнату бабкой, Валькой и Кирой Михайловной, Марта почувствовала себя увереннее. Их тени застыли по углам. Бабка бранилась как черт, Валька тихо всхлипывала, а Гурьянова молча ждала, что она предпримет.
Марта перевалилась на спину, подтянула к себе ножик и, нащупав выемку, подцепила ее ногтями. С тихим щелчком лезвие выскочило наружу.
Если тупое, ей конец.
Она сбилась со счета, сколько раз нож выскальзывал на пол. Хуже всего было скакать на попе, пытаясь вслепую нащупать его. Волокно за волокном лопалось с тихим звуком и касалось ладоней легко, как оборвавшаяся паутинка, а напряжение в руках все не ослабевало, пока, наконец, лезвие не перепилило последнее из них.
Шнур на ногах Марта распутала без всякого ножа. Пустяковый узел, она и не такие развязывала.
В кармане завалялась пара карамелек: священник вечно совал их детям при встрече. Карамельки Марта не любила, но брала – чего зря обижать доброго человека. Одну она сунула за щеку, вторую развернула и положила неподалеку от окна: съест, когда поймет, как выбраться.
Поковыряв разными лезвиями в замочной скважине, Марта негромко выругалась и отошла. Нет смысла тратить на это время, если ты не взломщик.
Тогда она перевернула стол, отвинтила ножку и с размаху ударила в окно. Стекло рассыпалось вдребезги, только прозрачные зубья остались торчать сосульками. Марта их оббила, подергала за витые прутья и с нарастающим страхом поняла, что с решеткой ей не справиться.
Тумбочка!
В глубине выдвижного ящика нашлись три таблетки в блистере и пустая катушка.
Гадство. Гадство!
На всякий случай Марта провела ладонями изнутри по стенкам, надеясь обнаружить хотя бы маленький тайник, и нащупала приклеенный снизу к полке полосками скотча плотный лист бумаги. Осторожно, стараясь не порвать, отделила его и подошла к окну.
В первую секунду при лунном свете показалось, что у нее в руках образцы красок для волос из парихмахерского салона. Марта видела такие: открываешь альбом, внутри искусственные пряди самых разных цветов, чтобы клиентки могли выбрать подходящий. Сорок оттенков для блондинок, сорок для шатенок… Удобно!
Она пригляделась к локонам и похолодела.
Швырнула лист на пол, отскочила к стене. Зубы лязгнули. Мамочка, мамочка…
«Клад зарыли под холмом ведьма, леший, старый гном, домовой и черный кот. Там один из них умрет».
Трясясь от ужаса, девочка трижды оттарабанила про себя стишок от начала до конца. Слова были не сказать чтобы обнадеживающими, однако повторение знакомых строк подействовало лучше заклинания: Марта пришла в себя. Вытерла взмокшие ладони о футболку. Отлепилась от стены.
Чего испугалась-то, балда? Чужих волос?
«Один от страха помер, другой ожил», – сказала бабка, поймав однажды на огороде шестилетнего воришку: от ее негодующего окрика тот замер с разинутым ртом, пока его напарник улепетывал со всех ног.
Один от страха ожил…
Стыдно быть тем, кто помер от страха.
Села на пол, рассмотрела вдумчиво страшную находку. Десять локонов. Пришиты к бумаге ровными стежками, на расстоянии сантиметра от верхнего среза. Марта покосилась на тумбочку, где валялась катушка.
Рыжие. Не просто рыжие, а ярко-рыжие. Все – разных оттенков.
Она непроизвольно подняла руку к виску.
Парикмахер…
Некоторое время Марта сидела неподвижно, уставившись на белеющую в темноте бумагу. Затем вскочила и с удесятеренной силой принялась биться в дверь.
– Помогите! Помогите!
Снова заверещал коростель, совсем рядом.
От уверенности в том, что ей удастся выбраться, не осталось и следа. Марта в панике заметалась по комнате, ударилась об угол стола, чьи оставшиеся три ножки глупо торчали вверх, схватилась за ушибленную ступню и заплакала.
Коростель все кричал, будто издеваясь.
Марта встала, вытерла слезы и принялась методично обследовать свою тюрьму.
Доски пола. Стены. Потолок. Она даже распорола матрас в надежде найти хоть что-то, что поможет ей выбраться.
Ничего.
Девочка обессиленно повалилась на пол.
Он придет за ней. Придет за ней утром. Потом спрячет в тумбочку альбомный лист с одиннадцатью рыжими локонами. У нее есть нож… Правда, маленький… Осколки она сама выбила наружу, чтобы не порезаться… А можно было бы спрятать осколок в рукаве… и потом…
Мысли стихали, стихали, пока в голове не
