Прижавшись щекой к полу, Марта рассматривала муравьиную дорожку, протянувшуюся к карамельке, к ее липкой награде за смелость и находчивость. Муравьи шли неторопливым караваном. На глазах Марты желто-белый рифленый шарик превратился в копошащийся черный клубок.
Она с отвращением отпрянула. Вот и ее так же…
Мысль была так чудовищна, что Марта уцепилась за первую попавшуюся, лишь бы не думалась та. Дура глупая! Это не лесные муравьи, а домашние древоточцы, они не кусаются, им вообще не до тебя, они, может, конфетку впервые в жизни увидели, сейчас отнесут ее своим муравьенышам, которые ждут за стеной, и будет у них пир на весь муравейник.
Подождите-ка…
Древоточцы?
Марта проследила взглядом за муравьиным ручейком. Он вытекал из дырочки под подоконником, вокруг которой желтели хлопья трухи. Присев на корточки, она провела пальцем по дереву: вся стена в этом месте была изъедена, как червивый гриб.
Если решетка закреплена именно здесь…
Марта вцепилась в шершавые от ржавчины прутья, повисла как обезьяна, целясь носками в одну точку – туда, где пролегала муравьиная тропа, – раскачалась и ударила со всех сил. Раз! Два! Три! Четыре! Пять!
Что-то оглушительно хрустнуло, и решетку перекосило.
Марта бежала по ночному лесу, ориентируясь на просвет между соснами. Детей в Беловодье пугали волками и кабанами, но девочка о них даже не вспомнила; не существовало ничего страшнее пустой комнаты, где в тумбочке хранился лист бумаги с образцами рыжих волос.
Она влетела в заросли малины, рванулась обратно, выдираясь из колючих зарослей. Свернула влево, огибая живую стену, и вскоре поняла, что совершила ошибку.
Под ногами зачавкало. В нос запоздало ударил запах стоячей воды, сладковатой гнили. Луна скрылась за облаками, в наступившей темноте едва поблескивали, как разбитое стекло, осколки воды; в них застыли мертвые деревья.
Оскальзываясь на пологом склоне, усыпанном иглами, Марта вскарабкалась на сухой пригорок и принялась торопливо вытирать подошвы о траву. В грязной обуви бежать нельзя: поскользнешься, приложишься затылком о корень, очнешься в комнате, где тумбочка и трехногий стол.
Проклятое болото! Проклятая малина! Она потеряла направление. При мысли о том, что ее угораздит случайно вернуться к дому, Марта похолодела. Ничего-ничего, сейчас сориентируемся…
Кусты за ее спиной зашевелились.
Не успев ничего сообразить, она отпрыгнула в сторону и помчалась, не разбирая дороги, едва успевая огибать выскакивающие на ее пути деревья. Гулкий топот разносился по лесу, двоился в ушах. И вдруг из-под нее выдернули землю. Сердце скакнуло вверх, а Марта провалилась в пустоту и увязла по щиколотку в остывшем песке.
Река!
Вон островок, на котором спят чайки. Светлый песок на другом берегу.
Дорога до города была ей хорошо знакома, но вместо того, чтобы бежать домой, Марта спустилась по обрыву к реке, отдышалась и, не разуваясь, вошла в воду.
Где-то за спиной остался парикмахер. Быть может, он вернулся среди ночи к своему лесному домику и уже знает о том, что пленница сбежала. Что он предпримет? Пойдет по ее следам? На его месте Марта поступила бы иначе. Она возвратилась бы и стерегла ее на подступах к городу.
«Я ведь не знаю, кто он».
Нет, в город нельзя.
Есть лишь одно место, куда парикмахер не сунется. Все боятся реки; испугается и он.
– Ты это, особо не злись, – шепотом сказала Марта, наклонившись к темной воде. – Мне очень нужно, правда.
Глава 14
1Валентина проснулась рано утром: за окном голубело небо, пели птицы, в открытую форточку веяло прохладой. Зевнула и привычно отправилась в кухню за бутербродом.
Открыв холодильник, она обескураженно переступила с ноги на ногу.
Аппетит пропал. Такое случалось редко: обычно чувство голода одолевало ее сразу после приема пищи, и сдерживаться заставляло лишь воспоминание о заболевшей толстухе, которую медикам пришлось выносить через окно, поскольку лестничные пролеты были узки для ожиревшего тела.
Стыд был кнутом, отгонявшим Валю от кормушки.
Спокойствие приходило лишь во время еды. Челюсти непрерывно работали, измельчая колбасу, шоколад, сосиски, пельмени, хлеб, и их размеренное движение порождало умиротворенность, – так жернова перемалывают зерно, а хлебороб, глядя на ссыпающуюся муку, прозревает сытый год и здоровых детей.
Еда – то единственное, что нельзя отобрать у человека. Если, конечно, она уже внутри.
О, булочки с шоколадным кремом, великие утешительницы! Три пиццы заменяют один визит к психотерапевту. Для любой радости найдется питательный эквивалент, нужно лишь подобрать пропорцию. Золотое кольцо на День святого Валентина равно восьми круассанам – почувствуй нашу любовь! Золото бывает фальшивым, а вкус пушистого слоеного теста, ароматного блаженства с ореховой начинкой подделать нельзя. Мир становится дружелюбен, когда ты не отвергаешь его дары в виде выпечки.
До приезда в Беловодье Валю часто посещало видение: она сидит в пижаме на широкой кровати, обставившись тарелками; в телевизоре милый необременительный сериал, в холодильнике недельный запас еды. Макароны с сыром, котлеты, три торта – «Медовик», «Наполеон» и «Прага»: сладкого не бывает много, а главное, от него всегда хорошо по-разному. Она ест, и тело ее растет, разбухает, волны плоти перекатываются по кровати, погребая под собой опустевшие тарелки; она – океан, а океан переваривает все, что окажется в его власти. Мать с ее пьяным голосом и трезвым взглядом вливает в ее горло отвратительную сладковатую жидкость, но яд растворяется бесследно в необъятных водах и смерти больше нет.
Матери тоже больше нет.
Тамара мертва. Беловодье перекусило ей хребет, как щука – дерзкому окуню, заплывшему в ее владения. Валя опознавала тело. Мать после смерти выглядела… мертвой. Так странно. Она была совершенно такая же, только мертвая, словно никакой души, которая покинула ее тело, тем самым необратимо изменив его, вовсе не было.
С Валентиной разговаривали разные люди, и все слышали от нее одно: она спала, ей ничего не известно, к убийству матери она не имеет отношения.
Что еще она могла сказать?
Валя закрыла холодильник и, ежась, вышла во двор. Из-за поленницы, пошатываясь, выбралась Марта. Валя ахнула и бросилась к ней. Девочка шагнула навстречу, ноги ее подкосились, и она осела Вале на руки.
2– Ты уверена, что не узнаешь его? – в третий раз повторила Валентина, глядя, как Марта опустошает холодильник.
Когда она выкупала девочку и высушила ей волосы, та набросилась на еду, как голодный зверек. Исчез бутерброд, приготовленный на утро, опустела кастрюля с картошкой.
– Я завернула в Иверский переулок, – сказала Марта с набитым ртом, – а там кто-то насвистывает. Обогнула дом – помнишь, трехэтажный, там еще балкон осыпается, – а дальше подворотня. Я в нее даже зайти не успела. Вообще ничего не поняла! Только что было светло, а потом раз – темно. И руки связаны. Он мне какую-то дрянь надел на голову, типа мешка, в нем дышать было нечем. Сволочь! Валь, у него эти локоны не просто так. Кто будет в пустом доме хранить чужие волосы?
– Может, у него дочь росла, волосы меняли цвет, а он хотел сохранить
