– Понятно.
Действительно прячется. И свитер этот, и штаны… невозможной ширины, – подумал Рик в рифму и хмыкнул: но глаза-то накрасила!
– А вы? – спросила Элис.
– Что я? – испугался он.
– Почему один? На Рождество?
– Я ехал к Мюриель.
– К Мюриель? И что – вам больше не с кем встретить Рождество? Только с тетушкой девяносто двух лет отроду?
– Я года полтора у нее не был. Они всегда так рады моему приезду.
– Они?
– Это дом престарелых. Пансионат. Я старался приезжать туда на Рождество. Должен же у людей быть праздник, правда? Даже в доме престарелых. Такие милые старики.
– А вы ведь были трижды женаты, верно?
– Да.
Рик покачал головой – так он и думал: все знает.
– И что с ними случилось? С женами?
– Первый брак развалился сам собой. Я снимался все время, то-се. Да и мы были такие молодые! Второй длился дольше, но… Мы все разрушили сами. Зато у меня есть сын! Правда, отношения у нас… сложные. Но жена у Тома чудесная. Повезло парню. Мишель наполовину француженка. Очаровательное создание! И две внучки, Мари и Лиза, погодки. Такие прелестные девчонки!
– А третий брак?
– Третий… Она думала – выходит замуж за звезду, будет не жизнь, а праздник…
– А вы – не звезда?
– Да какая там звезда! Я – мрачный, замкнутый человек, любитель книг и одиночества. Ненавижу тусовки. Короче, праздника не получилось.
– А мне вы не кажетесь мрачным.
– Это я с вами такой… бодренький.
Рик подумал, что давно уже не чувствовал себя таким – хм! – бодреньким. Что-то, братец, ты распушил хвост. А? К чему бы это?
– А сейчас? Четвертого брака не намечается?
– А сейчас… Сейчас пора пить вино.
Большие часы медленно, с хрипами, пробили двенадцать раз.
– Ура!
– С Рождеством!
Рик пригубил вино и с тоской вспомнил бутылку коньяка, оставшуюся в машине. И всякие вкусности, которые он вез для Мюриель. Эх! Та-ак, чего бы тут съесть? Он жадно впился зубами в бутерброд с ветчиной.
– Как же вы пишете про кулинарию, если сами не готовите? – поинтересовался он с набитым ртом.
– А я теоретик. Вообще-то я пользуюсь мамиными рецептами, она прекрасная кулинарка.
– А вот я обожаю готовить.
– Да что вы?
– Мясо по-бургундски, утку с апельсинами. Правда, давно уже не приходилось.
Он задумался, глядя на огонь в камине. Почувствовав, что Элис его разглядывает, Рик наморщил нос и изобразил кролика, грызущего морковку, потом сделал большие глаза – кролик удивился и отпрянул в испуге.
Элис засмеялась и захлопала в ладоши:
– Браво!
Рик встал и шутливо раскланялся:
– Любимый номер моих девчонок.
Он заметил на каминной полке несколько фотографий в рамках. Элис с родителями, ее сестра с мужем, а это, похоже, ее брат – наверняка его дурацкая майка с доктором Хаусом. И маленький мальчик с мячом.
– Это ваш сын?
– Да. Это Дикки.
– Отчего он умер? – осторожно спросил Рик.
– Анафилактический шок. Аллергия на арахис. Откуда он взял этот орех, мы так и не знаем.
– Мне очень жаль.
– Вы знаете, на следующий день после похорон я проснулась и вдруг мне показалось, что ничего этого не было – ни замужества, ни Дикки! Мне пятнадцать лет, я сейчас пойду в школу. Потом все вспомнила.
– Поэтому у вас с мужем разладилось?
– Нет. Разладилось гораздо раньше. А после этого… В общем, не срослось.
Они помолчали. Рик смотрел с состраданием на Элис, которая рассеянно вертела в руке мандаринку.
– Хотите, я что-нибудь… не знаю… прочту для вас? Или сыграю?
– Да! Можно – из «Сирано»?
– Вы видели? Да вы тогда еще не родились!
– Видела – и не один раз. И перестаньте, наконец, кокетничать своим возрастом. Мне, например, уже тридцать два.
– Никогда бы не подумал!
– Перестаньте.
– Ну, самое большее… тридцать один.
– Никак не поймешь, серьезно вы говорите или нет.
Элис кинула в него мандарин, но Рик ловко поймал.
– По пятницам я всегда совершенно серьезен.
– А вы всегда… немножко играете, нет?
– Разве? Я вам кажусь таким… фальшивым?
– Но ведь любой из нас делает так же. Просто у вас лучше получается. Мы невольно пристраиваемся к другому человеку, играем разные роли – дочь, жена, сестра. Со своим редактором я совсем не такая, как с братом, к примеру! Или с вами.
– Утешаете?
– Нет. Я много об этом думала. Ведь в каждом человеке так много… Так много разных сущностей! Вирджиния Вульф хорошо это определила. Не помню дословно…
– И кто боится Вирждинии Вульф, – пробормотал Рик вполголоса.
– Как-то так: если у нас в мозгу одновременно… Одновременно тикает… Не помню, сколько… Много разных времен, то сколько же людей одновременно уживается в каждом из нас? Наши «я» нагромождены одно на другое, как тарелки в руках буфетчика – правда, здорово? Одно «я» появляется только во время дождя, другое… Другое – в комнате с зелеными шторами, третье – если ему посулить стаканчик винца…
«Да уж, это точно, – подумал Рик, – если посулить стаканчик хорошего винца, любое из моих «я» тут же явится!»
– Как говорила Алиса, помните: просто не знаю, кто я сейчас такая. Нет, я, конечно, примерно знаю, кто такая я была утром, когда встала, но с тех пор я все время то такая, то сякая – словом, какая-то не такая! И так трудно иногда понять, какая же я – настоящая. А вы?
– Я?
– Вы знаете, какой Ричард Аллен – настоящий?
– Боюсь, этого персонажа уже не существует.
– Неужели под масками нет лица?
– Даже и не знаю. Вирджиния Вульф – это из «Орландо» цитата?
– Ах да, вы же и там играли!
– И где я только не играл. И кого я только не играл!
– Гамлета.
– Да, мне достался Лаэрт.
– А вам хотелось бы?
– Конечно! Плох тот актер, который не мечтает о Гамлете.
Продолжая чистить мандарин, он вдруг совершенно будничным тоном произнес:
«Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Что выше: сносить в душе с терпением удары пращей и стрел судьбы жестокой или, вооружившись против моря бедствий, борьбой покончить с ним?»[15]
Рик говорил очень просто, скороговоркой, не акцентируя ритм, с неожиданными паузами, как будто эти слова прямо сейчас приходили ему на ум, раня душу:
«Умереть, уснуть – не более… И знать, что этим сном покончишь с сердечной мукою и с тысячью терзаний, которым плоть обречена? О! Вот исход многожеланный! Умереть, уснуть… Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот оно!»
Он встал. Элис смотрела, замерев.
«Какие сны в дремоте смертной снятся, лишь тленную стряхнем мы оболочку, – вот что удерживает нас! И этот довод – причина долговечности страданья…» Вот как-то так.
– Это прекрасно!
– А может, лучше так?
И совершенно преобразившись, Рик показал нелепого заику-актера:
– Ббы… ббыть иль нне… ннне ббы… ббыть… воо… вооот ввв чем… во… во… вввопрос…
– Нет, вы просто невозможны! – Элис хохотала.
А Рик вдруг как-то резко устал. Эти мгновенные провалы в черную дыру тоски были присущи ему всегда, с молодости. Казалось, внезапно кончились все силы, вся энергия. Он подошел к окну – там все так же
