Её кулаки загорелись пламенем, и она сузила глаза.
— Ты сделал ошибку, посетив мой сон.
— О, совсем ребёнок, — он щёлкнул пальцами и забрал её огонь.
Она посмотрела на руки и, скрывая тревогу, попыталась возродить пламя. Но не смогла даже вызвать искру.
— Давай позаботимся, чтобы мы поняли друг друга с самого начала, — сказал Тимофей. — У тебя не ту власти. Я контролирую этот сон.
— Это мой сон. И я хочу проснуться.
Долгое время было тихо, Тимофей ничего не сказал, ничего не сделал, только стоял перед нею и наблюдал. Наконец-то он спокойно промолвил:
— Я никогда не понимал, почему ты так поразила Алексиуса. Ты не сделала ничего, чтобы произвести на меня впечатление. Они говорят, что ты могущественна, как Эва? Даже если ты ещё пять столетий не будешь жить и дышать ничем, кроме элементалей, ты получишь только часть её величия.
Она рванулась вперёд, пытаясь ударить его. Если она не может использовать магию, она воспользуется грубой силой. Но когда она взмахнула кулаком, ударила не Тимофея, а невидимую стену, прочную, как скала.
Она вскрикнула, когда сильная боль пронзила её руку.
— Как ты смеешь! — она потянулась к нему, борясь, чтобы оцарапать его лицо, но невидимый волшебный барьер мешал коснуться его.
— Прекрати вести себя, как младенец.
Он снова взмахнул рукой, заставляя её отлететь назад и удариться о жёсткий, грубый ствол дерева, что выбило дыхание из лёгких.
— Просто пусти меня, — она задохнулась. — Позволь мне проснуться! Не хочу быть с тобой! Это мой с Алексиусом луг, и ты разрушаешь его!
Тимофей смотрел на неё глазами цвета золота с отвращением.
— Алексиус отдал бессмертие, чтобы быть с тобой.
— По приказу Миленьи.
— Ты называешь это партнёрством. Миленья использовала его.
— И он позволил ей!
— Ты упряма. Прекрасна. Я не запятнаю свои воспоминания об этом месте больше, — воздух начал плавиться и мерцать, и вокруг них всё смешалось.
Люция встала и поняла, что находится в ледяных садах лимерийского дворца. Стоящий перед ней Тимофей был в чёрном плаще, кожаных сапогах и с том же ненавистным выражением лица, что и на лугу.
— Теперь я доказал, что я тут главный, — сказал Тимофей. — Мы можем начать.
— Начать что? — прорычала она.
— Что тебе сказал Родич Огня? Он сказал, что ему надо?
— Родич Огня? — она усмехнулась. — Понятия не имею, о чём ты.
— Он думает, что ты можешь убить меня?
— Почему кому-то надо убивать тебя, Тимофей? — спросила она. — Не могу представить этого, учитывая твою доброжелательность и уважительное отношение ко мне.
— Неужели он сказал тебе, что сделает после моей смерти?
Она глубоко вздохнула, игнорируя спешащее сердце.
— Твои вопросы бессмысленны для меня, и я не буду на них отвечать.
— Ты убила Миленью, — сказал Тимофей без вопросов в тоне.
— Ты уверен в этом?
Он изучал её, не обращая внимания на движения.
— Ты выпила её магию. Алексиус научил тебя. Очень умно. Кажется, он контролировал свою волю лучше, чем я думал.
— Ты… — она остановилась, потому что поняла, что Тимофей знал о том, что было ночью в храме. В этом сне он мог читать её мысли и видеть воспоминания. Хранители могут это делать? Алексиус мог?
— Нет, он не мог, — ответил Тимофей на её вопрос. — Хотя он был древний для тебя, Алексиус — самый молодой среди нас. Однако, я старше. Я один из первых бессмертных, созданных для защиты Родичей и всего вне Убежища.
— И Миленья, — сказала она.
Он кивнул.
— Сначала нас было шестеро.
— И ты последний, — она подняла голову. — Так много бессмертных.
— Мы бессмертны, но не нерушимы.
— Спасибо за напоминание, — сказала Люция, и её грудь заболела от воспоминания об Алексиусе.
— Каян обманывает тебя. Он не заботится о тебе. Он тобой манипулирует.
— Он не манипулирует мной. Я сама согласилась ему помочь.
— Таким образом, оказывается, Люция Дамора способна говорить правду, — он покачал головой, а после посмотрел на Люцию с жалостью. — Ты наполнена гневом, болью, горем. Тем не менее, вместо того, чтобы эти эмоции прошли через тебя и сделали тебя сильнее, ты выливаешь их на весь мир, чтобы другие испытали твою боль.
— Мы закончили? — отрезала Люция, пытаясь не думать ни о чём правдивом, что Тимофей мог бы использовать против неё. — Мне очень скучно.
— Ты думаешь, что созданная тобой броня защитит тебя, но это только отвлекает. Под нею ты всё та же испорченная и эгоистичная девчонка.
Её рот открылся. Если б она могла воззвать к магии, он бы вспыхнул сейчас.
— Каян прав, — прорычала она. — Ты как Миленья. И ты заслуживаешь быть уничтоженным настолько, насколько и она. Хотя, полагаю, твоя смерть для тебя не будет удивлением?
— Ты думаешь, я удивился смерти Миленьи, дитя?
— Хватит называть меня дитём, — прошипела она.
— Я видел её смерть, — сказал он, шагая по лабиринту. — Я видел её семнадцать лет назад.
— Ты видел её? — она нахмурилась. — Ты можешь видеть будущее?
— Иногда.
Люция не могла дождаться, когда уйдёт от этого монстра и вернётся к Каяну, но теперь ей стало интересно. Чем больше она о нём узнает, тем больше у неё будет власти, когда они встретятся во плоти.
— Все пророки, как и ты? — спросила она. — Мой отец полагал, что Миленья могла видеть его будущее и могущество, если б он слышался. Тем не менее, она не видела его судьбу.
— Миленья не имела зрения. Если б и имела, то была б другой.
— Таким образом, ты счастливчик?
— Счастливчик? — он не улыбнулся. Его выражение осталось жалобным, когда он смотрел на неё древними золотыми глазами на совершенно молодом лице. — Когда была украдена магия Эвы, я получил её наследие — пророчества. Я единственный в святилище, кто мог увидеть все
