Сэра вздохнула и наконец-то убрала влажную тряпку. Она положила её куда-то, а после потянулась за стаканом воды и поднесла его к губам Люции. Та сразу же позабыла о Каяне, вода казалась самым чудесным напитком, что она только пробовала.
— Я понимаю, почему ты на него сердишься… Мужчины глупы и эгоистичны. Они не хотят нести ответственность… Получат своё, а после бросятся к следующей девушке.
— Уж поверь, — в голосе Люции послышалась издёвка. — Это точно не о Каяне.
Сэра отложила в сторону стакан и вновь вернула тряпицу на лоб Люции.
— О, да, и ты забеременела от воздуха, милая?
— Как ты… — Люция шокировано воззрилась на неё.
— Откуда я узнала? — нервно рассмеялась Сэра. — Ведь я укладывала тебя, снимала с тебя одежду. Ну, слепой даже заметит!
Люция всё ещё не отводила от неё взгляд, а Сэра положила правую руку на её живот. И только тогда, увидев свой силуэт, девушка содрогнулась от ужаса.
В последний раз, когда она смотрела на свой живот, тот был плоским, а о беременности свидетельствовала угасающая магия и тошнота по утрам.
Но что-то, пожалуй, изменилось с той поры, как она коснулась кристалла Каяна и вошла в таверну. Потому что сейчас её живот отнюдь не был плоским.
Сейчас она смотрела на огромный шар — шар, который оказался её животом.
Глава 11. Йонас. Серебряное море
Свет постепенно окрашивал мир новыми красками, пробивался сквозь закрытые веки, и Йонас распахнул глаза. Оливия смотрела на него, и в её взгляде чувствовалось тепло.
— Рада, что ты наконец-то вернулся к нам, — промолвила она.
Он застонал и потянулся.
— И сколько ж я…
— Четыре дня.
Его глаза расширились — и он резко сел.
— Четыре дня?!
— Ну… — она поморщилась. — Если тебя это успокоит, то ты не был без сознания всё время. Иногда ты просыпался, бредил, бормотал там что-то…
— Ну, знаешь, я теперь спокоен, как мертвец! — Йонас вскочил с кровати и бросился к зеркалу. Спираль так никуда и не пропала, куда более странная, чем та, что обозначала воздух. А ведь он верил, что это плохой сон! — И у меня всё ещё есть этот Хранительский знак!
— А ты, оказывается, знаешь, что это такое. Удивлена.
— У Федры такой был… — у Хранительницы, что отдала свою вечность, отдала своё бессмертие ради его спасения, она дала Йонасу шанс. Впрочем, всё это так отличалось… У неё тоже был этот знак, но он сиял золотом, и двигался по её коже, будто бы доказывая, что в нём живёт сила. — И я уверен, что у тебя тоже такое есть.
— Есть, — Оливия приоткрыла плащ, демонстрируя ему край золотого знака на своей тёмной коже. Он и прежде замечал — вспышки перед тем, как она становилась ястребом.
Йонас пытливо всматривался в её зелёные глаза.
— Я не буду просить, Оливия. Просто… Просто расскажи мне о том, что обо мне известно! Я так старался отрицать всё это, но я ведь должен знать! Что со мной происходит? Я могу… — обратить эти бестолковые мысли в слова оказалось сложно. — Могу стать одним из вас?
Это было столь нелепо, и он верил, что она только отрицательно покачает головой. Но что ещё можно думать в подобной ситуации?
Оливия лишь заломила руки, будто бы вот-вот собиралась обратиться ястребом. Но она сдержалась, только вздохнула и устроилась на краю кровати, а он отвернулся от неё и напряжённо всматривался в иллюминатор.
— Ну, не скажу, что ты совершенно прав, но ты — бриллиант среди смертных, Йонас Агеллон. Наши чары становились твоей частью, спасали тебя от смерти дважды. Я исцелила твоё плечо, а Федра вернула после удара Лимерийского солдата… Да это почти невозможно — ты даже не представляешь себе!
О, да. И он с радостью забыл бы и о первом, и о втором дне…
— Ну, так поясни мне!
— Я была там, когда Федра отдала тебе жизнь — летала ястребом…
— Была?! — в его голосе послышался ужас.
— Да, — мрачно кивнула она. — Я наблюдала за тем, как умирал Ксанф, и моему ужасу не было предела. И видела, как волшебство мироздания возвращалось на свои места, как разливались чары… Как часть этого волшебства стала частью тебя самого — иначе ты бы умер.
— Но ведь… Я ж ничего не почувствовал!
— Ты и не должен. Это не имело бы никакого значения, но ведь магия огненного Родича была так близко! И он усилил магию Федры в тебе. Да и этого, впрочем, не хватило бы, — Оливия кивнула на его знак. — но ведь я пользовалась магией Земли, чтобы исцелить твоё плечо, когда ты вновь оказался на грани смерти — и ты впитывал эту силу, будто бы губка впитывает воду. Эта магия осталась в тебе, смешалась с силой Федры, как и предвидел Тимофей.
Йонас пытался понять это, пытался отрицать, пытался остановить своё сердце, что билось так, будто бы в его груди оказалась неведомая птица. Но после… После он понял, что не должен желать, дабы это оказалось лишь её глупой шуткой, выдумкой, рисунком на коже.
— Во мне живут элементали, — наконец-то прохрипел он. — Значит… Значит, я могу бороться с Каяном, могу изгнать чёртову Амару из Митики! — чем больше он думал об этом, тем легче становилось на душе. — Мне надо пойти и рассказать остальным! Вероятно, они не понимают, что я сделал с Феликсом, но… Это ведь удивительно, Оливия! Теперь можно изменить всё, всё!
Он — ведьмак! Колдун! Он ведь так отчаянно отрицал существование элементалей и тех, кто умеет ими управлять, а теперь точно те же чары сияют на кончиках его пальцев, готовые рвануться в бой!
Оливия схватила его за руку, стоило ему только двинуться к двери.
— Да подожди, Йонас! Ведь это не так уж и просто… А Тимофей не видел, чтобы ты руководил этими силами — ты только их вместилище!
— Вместилище? Да ну! Ты ж видела, что я отбросил Феликса… Это же магия воздуха, да?
— Да! Но это лишь аномалия, признак того, что магия созрела в тебе — да и ты столько сил потерял, что провалялся без сознания четыре дня!
Он покачал головой. Разочарование смешивалось с волнами волнения.
— Не понимаю…
Оливия отпустила наконец-то его руку.
— Я знаю — прости, что запутала тебя. Тимофей никому не доверяет, даже мне, и его знания никому не доступны. Он не рассказал мне ничего, боясь, что я расскажу тебе — и ты попытаешься этого избежать, — она сжала зубы. — Я и так слишком многое сказала.
Он застонал.
— Ну, ты и так уже наговорила достаточно, чтобы я сошёл с ума! А какая разница, сделаю я это от страха или от дикого любопытства?
— Ты не должен никому об этом говорить.
— Не должен? — он кивнул на дверь. — Да ведь все видели! И что, отрицать?
— Именно, — она гордо вскинула
