Сейчас я реализовывал наставления учителей – отбивал клинок у того, кто вырывался вперед остальных, а потом либо бил его кистенем в локоть или колено или эфесом в лоб. Через три-четыре минуты можно было добивать раненых и собирать трофеи для будущей коллекции. Но, как уже было сказано выше, убивать я никого не хотел, потому позволил поверженным противникам уйти. Те, кто ходить не смог, уползли. А трофеи… Нет, они того не стоили – старые мечи, названные оружием лишь по недоразумению. Я их и в руки не стал брать – и так видно, что их делали из сырого железа, а кузнец привык ковать серпы и подковы. Может, у барона получше? Я посмотрел в угол, куда улетел меч, но увидел там Лоту. Девушка вылезла из-под стола, пытаясь натянуть платье, но руки ее не слушались.
– Рубаху забыла, – кивнул я на смятую постель, где из-под подушки торчала нижняя сорочка Лоты.
– Какую рубаху? – не поняла Лота, смотревшая на меня со страхом и, как ни странно, с каким-то восхищением. – А, рубаху… Так черт с ней, с рубахой! Ты что наделал-то?
– Выкинул в окно наглеца, – пожал я плечами. – Подай-ка мне его железяку и ножны заодно.
– Артаке, ты чего, обиделся, что ли? – удивленно воззрилась на меня Лота, с трудом поднимая клинок.
– За труды, – обменял я оружие на пфенниг.
Девка не стала привередничать, монету взяла, но стояла и смотрела на меня, словно чего-то ждала.
Я взял меч барона, осмотрел. Вот этот клинок похож на коллекционный. По крайней мере – из стали. Но руки бы оторвать владельцу за уход – ржавчина, щербины. Эфес из слоновой кости, почерневший от грязи. Но дело небезнадежно – если наточить и отшлифовать клинок, разобрать эфес и помыть его теплой водой с щелочью, обмотать кожаным шнуром, то меч Выксберга может положить начало коллекции.
– Артаке, так ты чего? – отвлекла меня Лота.
– Я уже все сказал, – бросил я.
– Что – все? – не поняла девка.
– Я сказал – пошла вон, – повторил я.
У меня не было к ней никаких претензий. Ну какие могут быть претензии к шлюхе? Только я ее больше не хотел видеть.
Сунув клинок в обветшалые ножны (выкину и новые закажу!), я пошел вниз.
В общем зале опохмелялись и зализывали раны мои недавние противники. Серьезных увечий я никому не нанес, а ушибы пройдут. Увидев меня, зарычали, но подойти ближе не рискнули.
Барон Выксберг оказался жив-здоров и даже стоял на ногах. Около него суетились люди в засаленных ливреях, пытаясь напялить на его милость какие-то тряпки. Тут же околачивалась гостиничная прислуга во главе с хозяином.
– Барон, а почему вы до сих пор не собрали мои вещи? – подчеркнуто вежливо обратился я к Выксбергу.
Барон посмотрел на меня взором затравленного оленя, перевел взгляд на слуг.
– Ну, что стоите, олухи?! – попытался он рявкнуть, но от волнения пустил петуха.
Никто из слуг не спешил на помощь. Стояли как вкопанные, с намерением поглазеть – что будет дальше.
Я мог бы заставить барона ползать по двору, собирая мои рубахи и подштанники, но не стал этого делать. Злость я уже сорвал, а лишний раз унижать мне человека не хотелось.
– Ладно, барон, на первый раз я вас прощаю. Приводите себя в порядок, лечите головы, – усмехнулся я. – И уезжайте.
– А меч? – хрипло спросил барон, еще не веря своему счастью.
– А меч достается победителю, разве не так? Мы с вами честно сразились, вы проиграли. Урок вам на будущее – не стоит атаковать противника, если он стоит у окна. Верно?
После бурной ночи, падения со второго этажа барон соображал туго. Но кое-что до него дошло. Поединок, при котором ты проиграл, – это совсем не то, как если бы тебя выбросили из окна. Мог же барон сделать неудачный выпад, особенно на пьяную голову?
– Вы правы, – нехотя кивнул Выксберг.
– А, вот еще что, совсем запамятовал, – полез я в кошелек, вылавливая там монету. – Это не вы обронили?
Выксберг посмотрел на мою руку, захлопал глазами, словно увидел невесть какое чудо и начал мотать головой.
– Н-не, не я…
– Нет, это определенно ваша, – начал я впихивать монету барону, а тот, сжав кулак, почему-то противился. Пальцы барона затвердели, как у покойника, и мне не удалось их разжать.
– Барон, берите… – проскрежетал я сквозь зубы.
– Господин Артаке, я не мог потерять такую монету, – взмолился барон. Едва не плача, спросил: – Может, это была другая?
«Да чем же ему эта-то не угодила?! – разозлился я. – Фальшивая, что ли?»
Такого не должно быть. Все мое богатство уже проверено, взвешено и пересчитано Мантизом и его людьми, а я брал на расходы деньги местной чеканки. Посмотрев на монету, я крякнул. Понятно, почему Выксберг не хотел ее брать – это был не серебряный талер, а гольдгульден, с портретом короля Рудольфа – неизвестного здесь властителя, но золото остается золотом, изображай на нем хоть цветок, хоть двуглавого дракона. Почему он оказался в кошельке, я не помнил, но перепутать немудрено – что золотая, что серебряная монеты имели одинаковый вес.
А ведь давно говорили умные люди – обзаведись разными кошельками, чтобы не путать монеты. Я уже не первый раз попадаю впросак – вспомнить того же шойзеля. Гольдгульдена было жаль – все-таки двадцать талеров, и, поспешно убирая его в кошель, я вытащил на свет божий новенький гульденгрошен с профилем герцога Силингского.
– Эта?
Выксберг засиял ярче, чем профиль герцога. Бережно взяв монету, барон прижал ее к сердцу:
– Господин Артаке, вы благородный человек! Я приношу вам свои извинения.
Я кивнул и, не желая мешать радости барона, пошел к хозяину. Паташон, понурив голову, обреченно шагнул навстречу.
– Вот… – колыхнул он фартуком, заполненным разнокалиберными монетами – серебряными пфеннигами, медными крейцерами и неизвестной мне мелочью.
– Молодец, – похвалил я толстяка.
Собрав монеты в горсть, широко размахнулся и, как сеятель, развеял серебро и медь по гостиничному двору. Под изумленные взгляды собравшихся – кое-кто уже кинулся ползать по земле и навозу, собирая деньги, – я пошел к гнедому.
Пожалуй, пора окончательно переселяться в усадьбу…
Может ли фурия быть разгневанной, если она и так богиня мести? Раньше я бы посомневался, попытался бы дискутировать, но когда в кабинет влетела разъяренная Кэйтрин, понял – еще как может!
– Господин Артаке, я еще не успела стать вашей женой, а мне уже стыдно за вас! – выпалила фрейлейн с порога, оторвав от важного дела – рассматривания гравюры в книге.
Книгу мне притащил все тот же торговец. Памятуя, что в прошлый раз одна из покупок
