— Моя? — опешила я.
— Вы говорили, что учились когда-то. Не может быть, чтобы все забылось.
— Забылось, — закивала я, но меня уже усадили на стул. — Милорд, я…
— Уверен, вы вспомните.
И это будет последней каплей в наших так и не начавшихся отношениях. Издевательств над своим слухом, в отличие от хвоста, он мне не простит.
— Вы сами напросились, — предупредила я.
Учили… Чему же меня учили? Не сутулиться, не болтать ногами… Каким-то гаммам. Отец демонстративно затыкал уши, не обращая внимания на то, как мама шикает и дергает его за рукав… Это в этой жизни. В другой у нас и пианино дома не было, но был музыкальный класс в школе и добросердечная Машка, учившая всех желающих играть «Собачий вальс», а особо «одаренных» — «Лунную сонату». Еще «К Элизе»… Элизабет…
Партию правой руки я худо-бедно помнила, а попытавшись взять аккорд, сфальшивила. Дважды. Поморщилась и сыграла с самого начала только правой и лишь первые такты. Умудрилась не ошибиться, но как же это было убого!
— Элизабет…
— Знаю, это ужасно. Простите.
Я встала и закрыла крышку пианино. Погладила отполированное дерево.
— Вам не за что извиняться, — пальцы Оливера словно невзначай коснулись моих. — У вас определенно есть слух, чувство ритма… и… что-то еще… Что-то, что отличает вас от других. Магия, которая спит в вас. Ваше бессилие. Это так…
— Жалко? — выдохнула я.
— Трогательно, — с нежностью, от которой у меня перехватило дыхание, мужчина погладил меня по руке и, сжав мою ладонь, уже не думал отпускать. — Вы кажетесь такой хрупкой, что порой хочется…
Не договорив, он медленно подался ко мне, и я почувствовала его горячее дыхание на своих губах…
И наваждение схлынуло. Сердце, замершее на несколько долгих мгновений, забилось снова, быстрее и быстрее, разгоняя по венам вскипающую от злости кровь. Я резко отвернулась, и губы мужчины ткнулись мне в висок.
— Простите, милорд. Это… не то, что вы думаете.
От удивления он отпустил мою руку, и я, не теряя времени, бросилась к двери. Чем раньше уйду, тем лучше.
— Элизабет!
— Простите, — извинилась я снова.
Растерянный и обескураженный моим бегством, он был так мил, так непохож на себя обычного… И это добавило мне решимости.
Ненавижу, когда мною манипулируют! Даже из лучших побуждений. Я не знала, что сделаю, но спускать подобное не собиралась.
Погода тоже определилась с настроением. Солнце притаилось за тучами, прячась от разбушевавшегося ветра. Темное небо сердито ворочалось и, когда-никогда, вниз срывались мелкие капли. Но, даже начнись ливень, я не повернула бы к общежитию.
— По-вашему, это смешно, да? — спросила я со злостью, ворвавшись в кабинет Грина. — Невысокого же вы обо мне мнения, если думали, что я ничего не пойму!
— А вы обо мне, очевидно, слишком высокого, раз считаете, что я сейчас что-то понимаю, — отозвался доктор.
— Чернила у меня на лице, да?! — я стукнула кулаком по столу. А могла бы и по чьей-то физиономии.
— Успокойтесь, Бет. Нет у вас на лице чернил. Было маленькое пятнышко, но…
— Издеваетесь?! Чем вы меня намазали?
— Вы об этом? — он достал знакомую бутылочку. — Это лосьон. Увлажняющий. Раствор для дезинфекции рук сушит кожу, поэтому держу на всякий случай.
— Лосьон? — я проскрипела зубами, из последних сил сдерживаясь. — Так это из-за лосьона Оливер Райхон вдруг полез ко мне с поцелуями?!
Он не применял телекинез, только поднял глаза, но меня как будто отшвырнуло от стола. А лучше бы вообще вынесло прочь из кабинета. Но нет…
— Во-первых, мисс Аштон, — он поднялся с кресла, — использование приворота запрещено. Да, я предлагал вам его, но лишь затем, чтобы понять, как далеко вы готовы зайти в своем стремлении спасти мир. Во-вторых, — Грин сделал шаг в мою сторону, а я, пятясь, два к двери, — если бы я и решился пойти против закона и собственных принципов, не сделал бы этого без вашего согласия. В-третьих, — он продолжал приближаться, но мне некуда было уже отступать: дверная ручка уперлась в поясницу, — даже захоти я осчастливить вас без вашего ведома, я выбрал бы более подходящий момент, а не отправил бы вас намазанную, как вы выразились, через всю академию, чтобы все встречные мужчины увязались за вами, как кобели за… хм… И в-четвертых, — он стоял уже совсем рядом. Даже не на расстоянии вытянутой руки — ближе, намного ближе, — я понимаю, что вы не слишком хорошего мнения обо мне, но почему вы так недооцениваете себя, Бет? Вы красивая девушка. Красивая, неглупая, чуткая, обладающая удивительными способностями. Разве странно, что мужчина, проведший немало времени в вашем обществе, заметил это и… Захотел вас поцеловать? Кто бы не захотел?
Последний вопрос он задал тихо, словно и не мне…
— И вы? — так же тихо спросила я, прежде чем успела подумать, нужно ли мне знать ответ.
— Я? — он резко отстранился. Губы искривила привычная ухмылка. — А что я? Я персонаж эпизодический.
— Вы идиот, — выпалила я, досадуя больше на себя, чем на него.
— Эпизодический? — уточнил Грин.
— Феерический!
Я развернулась, потянула на себя ручку, но дверь, едва приоткрывшись, тут же захлопнулась.
— Знаете, Бет, — приблизившись со спины, прошептал мне на ухо доктор, — вас тоже не назовешь умной. Мужчина вашей мечты проявляет явную заинтересованность, а вы сбегаете от него. Ко мне.
Я зажмурилась. Подавшись вперед, уперлась лбом в закрытую дверь.
Сбежала, да. С кулоном-передатчиком на шее, с охранниками. Если Оливер хотел узнать, куда я пошла от него, он уже знает. Может быть, стоит прямо сейчас в коридоре.
Но меня это совершенно не волновало.
Я представила, как обернусь. Ясно представила. До дрожи, до головокружения. До нервного покалывания на кончиках пальцев и готового сорваться с губ стона. До брызнувших из-под век слез…
— Это недоразумение, — собственный голос, негромкий и на диво спокойный, показался чужим.
— Конечно. Есть ведь условия.
Его интонаций я не уловила, занятая тем, что сдирала с себя щиты — с болью, как кожу, стряхивая шелуху
