Слезы!
Я отступила от постели и зажала ладонью рот. Если бы кому-то из находившихся тут врачей или сестер бледная девица стала внезапно интереснее творящегося на их глазах дива и они обернулись ко мне, решили бы, что меня душат рыдания. А я едва сдерживала смех.
Все рассчитал чудотворец белобрысый!
И чудо настоящее, хоть щупай его. И эльфы международный скандал не устроят, еще и уверять будут, что у них и в мыслях не было мне мешать и тем паче убивать, а в домик ломились, чтобы узнать, не нужно ли чего прекрасной деве. И прецедентов нарушения законов мы не создали, священной крови не пролили. А на слезы запрета нет. Используйте себе, если получится заставить эноре кэллапиа прослезиться.
Мне нужно было остаться в палате, рядом с Эдом, быть первой, кого он увидит, когда откроет глаза, первой, кому улыбнется, когда поймет, что каменная смерть отступила. Но я снова струсила.
Единорог, почувствовав мои намерения уйти, обернулся и кивнул, прощаясь до следующей встречи.
Он сам возвратится в посольство. Если захочет. А нет — убежит в горы. Странно, что прежде я думала, будто его держат в загородке, словно обыкновенного коня. Кто или что может его удержать? Но у эльфов ему неплохо: кормят, поят, девственниц приводят, шприцами колоть не позволяют. Вернется, наверное.
Я спустилась в кабинет леди Пенелопы, прошла в смежную комнатку и забралась с ногами на кушетку. Наставница отсутствовала, а значит, можно было спокойно подумать. Только не о том, чего теперь не изменить…
Лучше о библиотекаре. О том, как он провел очередное покушение. О том, кто мог это организовать.
Положим, то, что я приду сегодня, знал любой, кому известны нюансы моего обучения и расписание леди Райс. Но кто знал о Саймоне? Наши тренировки — тоже не тайна, но человек, надевший личину Стального Волка, должен был понимать, что отношения у нас не только рабочие и шоколад меня не удивит. Кто знал о шоколаде? Библиотекарь, раз уж решился избавиться от меня этим способом, был осведомлен о моих взаимоотношениях со сладостями не менее хорошо, чем о дружбе с бывшим куратором. Кто…
Схема, начавшая рисоваться в моем мозгу, смылась подступившими слезами. Мысли о библиотекаре стерлись другими. Если бы пришла леди Пенелопа, я снова разрыдалась бы на ее плече…
Но вместо наставницы пришел ректор.
— Не нужно ничего объяснять, милорд, — сказала я прежде, чем он открыл рот. — Я понимаю, что ваш обман был продиктован благими намерениями, и не могу осуждать вас. Но говорить с вами не хочу.
— Элизабет…
— Простите, я желала бы побыть одна.
Хотя бы сейчас. А потом я выполню обещание, сделаю все правильно, и мы с ним будем жить долго и счастливо. Каждый в своем наглухо закрытом мирке.
Когда Оливер ушел, стало еще хуже. Тоскливо и одиноко.
Даже то, что через пять минут вернулась леди Пенелопа, не отменило этого одиночества. Как и то, что еще через полчаса появились Мэг и Сибил, а следом за ними — Рысь и Шанна: весть о моей поездке на чудесном эноре кэллапиа облетела академию быстрее, чем это сделал бы сам единорог.
Наставница обняла меня, надолго прижав к груди, а затем, словно позади остался длинный разговор, в котором все уже сказано, предложила чаю.
Друзья жаждали объяснений. Подробностей. Подтверждений и опровержений. Я отвечала коротко и сухо, но они не замечали моего настроения, продолжая сыпать вопросами. Пришлось намекнуть, что инспектор Крейг ждет своей очереди узнать нюансы сегодняшнего происшествия.
— Приготовить тебе что-нибудь к возвращению? — спросила Сибил напоследок. — Что-то особенное?
О, да! Постель из розовых лепестков и ванну с шампанским… Хотя последняя идея не так плоха. Не исключено, что вечером я захочу напиться.
Если бы я решила вернуться в общежитие с подругами, с этим никто не спорил бы, но с моей стороны было откровенной трусостью сбежать еще дальше. Поэтому я просто ждала.
И дождалась.
Он вошел тихо, остановился в дверях. Волосы растрепаны, мятая рубашка застегнута наспех всего на две пуговицы, на ногах — тапочки, какие выдают местным пациентам. Посмотрел на меня и, кажется, сразу все понял. Но все-таки улыбнулся:
— Думал, только мне с вами нелегко, Бет. Но, говорят, вы и единорога умудрились до слез довести.
— Угу. И лорда Эрентвилля до предынфарктного состояния. Надеюсь.
В груди защемило. Руки задрожали от безумного желания — броситься к нему, прикоснуться, пригладить волосы, пуговицы застегнуть… или расстегнуть, оторвать к демонам… Зацеловать всего. И пощечину влепить, чтобы не смел есть мои конфеты. И умирать чтобы больше не смел…
Он сам подошел. Сел рядом. Не на кушетку — на пол. Уткнулся лбом мне в колени.
— Я просил телеграмму от бога, — проговорил негромко, в то время как я, не сдержавшись, запустила пальцы ему в волосы. — Телеграмму или комету. А это была отравленная конфета. И не от бога, а от библиотекаря. И не мне, а вам. Не считается.
— Не считается? — хотелось кричать, но голос прозвучал спокойно. — По-вашему, это игра?
Он перехватил мои руки, поднял голову.
— По-моему, это случайность. Боги не имеют к ней никакого отношения.
Я отвернулась, не выдержав его взгляда.
— Боги имеют отношение к плачущим единорогам. Мне напомнили об условиях, и я намерена их выполнить.
— Бет, это же чушь. Неужели ваши боги так жестоки?
— Мои? — взвилась я. — Это ваши боги! И ваш мир. Ваш, не мой. Я тут не задержусь. Поэтому мне безразлично… безразлично, что за условия. Я их выполню и вернусь домой. А вы…
Я собиралась сказать, что его вообще не должно было быть в этой истории, но не успела. Потому что он был: руки, обнявшие меня, укутавшие теплом, губы, недавно окаменелые, а сейчас мягкие и нежные…
Он был, и я не могла его потерять. Собрала силу на кончиках пальцев и отшвырнула его от
