— Я телекинетик. Мне нужно тренироваться. Увеличивать вес поднимаемых предметов. Оттачивать скорость реакции… Официальная версия почти правдива: в отца никто не стрелял, он стрелял сам. Но не в себя. В меня. Это весело… было прежде. Он стрелял, я отбивала или ловила болты. На мне всегда была защита, отец сам ее ставил. Я доверяла ему в этом. А он доверял мне и щитов не держал. Болт развернуло так неудачно, что он почти не потерял начальной скорости… или это я оттолкнула его с силой…
Под внешним спокойствием Каролайн почувствовалась такая боль, что захотелось броситься к девушке, обнять, пожалеть… Но она не поняла бы.
— Это была случайность, — сказала я.
— Я знаю.
— Но продолжаете винить себя… А единорог без вас скучает.
— Тебе не понять, — Кара покачала головой.
— Мне? — я хмыкнула: кому разбираться в таких вопросах, как не последней наезднице? — Он видит далеко за пределами своего домика и знает, что случилось и как. И от вас… от тебя он не отвернулся.
Грайнвилль наверняка говорил ей что-то подобное, и ему можно было верить, с оглядкой на его дар и знания. Но Грайнвилль, по мнению Кары, пристрастен. Можно ли принимать как истину слова неравнодушного к тебе мужчины? Обманет и сам поверит, что непростительный проступок — всего лишь случайность…
…И боги не шлют вместо комет-телеграмм отравленного шоколада…
Я встряхнулась, заставив себя снова думать о Каролайн.
Хотя думать уже не о чем. Все у нее сложится. Не сегодня, так завтра наберется решимости и заглянет к единорогу, а уж он ей мозги вправит. И с Грайнвиллем они разберутся: он ждет, время у него есть. И у нее есть, пусть и намного меньше.
…Недавно я просила всего несколько дней, и мне бы этого хватило. Или нет. Теперь я этого не узнаю…
Пытка.
Можно было сколько угодно кусать губы и ломать пальцы, впиваться ногтями в ладони — мысли все равно рвались к нему.
Зачем? Почему? Почему он?
Я пыталась осмыслить это уже не раз. И нашла объяснение. Говорят, что чувства не поддаются логике, но я нашла. Что бы я ни испытывала к нему, с первого дня и до последнего, болезненный страх или не менее болезненную страсть, с ним я всегда была сама собой. Именно так. Не зная и не понимая, кто я, была все-таки собой.
Кем стану теперь без него?
— Пора, — отвлек от размышлений голос Кары.
Я думала, что прием будет закрытым, но народу в зале собралось даже больше, чем после полета «Крылатого». Если бы я догадалась спросить, мне, наверное, разрешили бы пригласить подруг.
— Нужно подойти к отцу, — сказала Каролайн, кажется, еще сомневаясь в том, что я смогу достойно держаться рядом с лордом Эрентвиллем.
Раздавшийся тут же громкий хлопок и магниевая вспышка слева заставили меня испуганно дернуться.
— Простите, не успела предупредить: отец разрешил репортерам и фотографам нескольких изданий присутствовать на вечере.
Дым от вспышки втянулся в маленький ящичек, стоявший на полу рядом с фотоаппаратом, но неприятный запах успел раствориться в воздухе. Заставил сощуриться и осел на губах горькой пылью.
— Леди Элизабет, — посол расщедрился на улыбку, и еще одна вспышка поведала о том, что сей невероятный случай войдет в историю.
Воздух сделался горше, но я улыбнулась в ответ:
— Лорд Эрентвилль.
В конце концов, он не виноват в том, что эльф. Да, они странные, другие, но они смогли сохранить единорогов и свой мир, в котором корабли летают по небу без воздушных пузырей и паровых движителей.
— Мисс Аштон, — Оливер Райхон изяществом манер почти не уступал эльфам.
— Добрый вечер, милорд.
— Прекрасно выглядите.
— Благодарю.
Стандартный набор фраз и комплиментов. Поклон. Поцелуй руки. И — словно в танце — смена партнера.
— Здравствуйте, мисс Аштон.
— Здравствуйте, доктор.
Дрожащие пальцы не успевают отогреться мимолетным прикосновением теплых губ.
Вспышка.
Деревянные коробочки, зачарованные на то, чтобы убирать дым, не справлялись. Отчего бы еще все плыло, подернутое белесым туманом? И эта горечь…
— Тебе нехорошо? — Кара заботливо взяла под руку.
— Это от дыма. Наверное, у меня аллергия.
Аллергия — чудесное объяснение, особенно если глаза заслезятся.
— После официальной части можно будет уйти, — утешила полуэльфийка. — Никто не станет тебя задерживать.
С официозом эльфы, вопреки расхожему мнению об их церемонности, не затягивали. Посол произнес короткую речь. Ректор сказал несколько слов от лица академии. Затем народу показали принца.
Принц был прекрасен и очень стар. Я поняла это по его глазам, еще более прозрачным и отрешенным, чем у всех ранее виденных мною эльфов, и по тому, насколько мертвым казался въевшийся в острые скулы рисунок.
Меня представили ему лично. Я присела в глубоком реверансе и вздрогнула, когда его ладонь коснулась моей макушки: показалось, что с этим прикосновением он считывает мои мысли, как это делал Мэйтин.
— Мир волнуется, — сказал принц словами Грайнвилля. — Но волнения напрасны. Ты знаешь, что делать.
Он отвернулся, переключив внимание на Каролайн. Что-то сказал ее отцу на непонятном мне эльфийском наречии. Тот кивнул, а полуэльфийка опустила глаза и покраснела совсем по-человечески. Однако ее смущение было слишком счастливым, чтобы переживать по этому поводу.
Официальную часть можно было считать законченной, но я не ушла. Бродила по залу в одиночестве. Когда я выпала за борт «Крылатого», от желающих пообщаться отбоя не было, а сегодня на меня лишь смотрели со стороны и улыбались. Наверное, статус жертвы более располагает людей, нежели гордое звание героини. Хотя и к сегодняшней почетной жертве внимание было не слишком повышенное. Я не следила специально, но… Следила. Отметила сразу, до чего к лицу ему строгая серая тройка. И само лицо украдкой рассмотрела до мелочей. Казалось, слезы единорога смыли не только каменный налет: морщинок стало меньше, разгладились жесткие складки у рта, глаза посветлели. А может, отдохнул в кои-то веки, выспался…
Кольнуло
