Те вечера, когда рядом не было Нестора, я проводила в «Мэйриз-инн», такова была моя жизнь в этой НеБыТи. Я встретила здесь Рождество и Новый год. Я стряхнула снежную кашу и заняла привычное место в дальнем конце бара, на последнем табурете, откуда могла смотреть телевизор и при этом обозревать остальное помещение. За барной стойкой мерцали голубые неоновые огни, туманом стелился сигаретный дым. Барменом обычно работала женщина по имени Бекс, ее левую руку украшали татуировки – гиацинты и виноградные лозы. Она налила мне первый коктейль – ром с вишневой колой.
– Открываешь сегодняшний счет, Кортни?
– Ага, – ответила я. – И за Коль заплачу, если она сегодня появится.
Она вошла с дождливой улицы около семи, как обычно. Высокая и элегантная, ее красоту не преуменьшили ни возраст, ни усталость после смены, ни промокшая одежда. Голубая форма медсестры и вишневый дождевик. Она, как всегда, села рядом со мной.
– Коль, – сказала я.
– Джимм.
Она уже курила свой «Парламент», пододвинула к себе пластмассовую пепельницу и выдула кольцо в мою сторону, а потом стряхнула пепел. Я поморщилась и чмокнула центр дымного кольца, когда оно растаяло на моем лице. Ментол, влажная ткань, легкий запах тела – может, запах стариков, которых она мыла и вытирала днем в доме для престарелых. Ее глаза покраснели, она казалась какой-то вялой. Николь прикурила вторую сигарету, не закончив первую, и теперь в пепельнице дымились обе. Викодин, решила я. Нетрудно определить, когда она под дозой.
– Мне срочно нужен «Манхэттен», – сказала она, потирая руки.
– С тобой все в порядке? – спросила я.
– День был долгим, – ответила она своим музыкальным голосом.
Как я узнала, в подростковом возрасте она приехала сюда из Момбасы.
– Сегодня за мой счет, – сказала я.
– Ах, так ты получила чек. Щедро.
Я подняла бокал.
– За жизнь на пособии, – сказала я, а после паузы добавила: – Я помню, что сегодня…
– Шестнадцатое апреля.
– Шестнадцатое апреля, – повторила я.
Как я узнала, ее муж умер от рака щитовидки именно в этот день, десять лет назад, слишком быстро, чтобы его успели вылечить. Я мало о нем знала, только что его звали Джаред. Они поженились молодыми, и у меня сложилось впечатление, что брак с самого начала был проблемным. Муж ее бил. Однажды она призналась, что он сломал ей челюсть. Я знала, что несколько лет до его смерти они уже жили отдельно. За последние месяцы мы с Николь сблизились, она словно наполняла меня жизнью, как сосуд. Она спокойно говорила о своем болезненном прошлом, тяжелой жизни, наркотиках после смерти мужа, как она встречалась со случайными мужчинами и меняла свою благосклонность на дозу героина. Теперь ее жизнь стала более упорядоченной, смягчилась с возрастом, но Николь по-прежнему употребляла наркотики, пила и пыталась стереть боль.
– Чуть не забыла, – сказала она, покопалась в сумочке и выудила из бокового кармашка пять потертых лотерейных билетов. Она помахала ими и подвинула ко мне. – Я ни хрена не выиграла.
От смеси таблеток и алкоголя она быстро поплыла и двигалась, словно ее кости превратились в жидкость. Сегодняшний вечер может закончиться, как и некоторые другие, когда она накачивалась наркотиками, и это подталкивало ее больше пить и глотать новые таблетки, если имелись при себе. Иногда она отключалась, и я отводила ее в свою квартиру и сидела рядом, проверяя ее дыхание. Но в другие вечера я начинала разговор и говорила, что хочу услышать о былых возлюбленных, просто девичьи разговоры. Она рассказывала о покойном муже и других отношениях, и как оплакивает погибшего любовника. Я решила, что речь о Мерсалте, и стала расспрашивать дальше, но она приправляла истории об умерших возлюбленных жуткими кошмарами и вела себя так, словно мертвые говорят с ней откуда-то издалека.
Она допила свой коктейль и попросила второй. Я перебирала лотерейные билеты «Золотой рудник». Соскребла серебристое покрытие с изображением шахтерских инструментов, но под ним было пусто.
– Вот гадство.
– Не стирай все одновременно, – сказала Николь.
«Мэйриз-инн» всегда был баром для постоянных посетителей, но туда захаживали и нефтяники. В основном южане, проезжающие через юго-запад Пенсильвании к сланцевым месторождениям. Водители грузовиков и работяги теперь стали постоянным бедствием. Они заполняли «Мэйриз» почти каждый вечер, поднимая шум. Они играли в бильярд и трепались о слабых местах в законе об утечке нефти. Бахвалились друг перед другом и напивались, их южный говор звучал порой даже более чужеродно, чем кенийский напевный акцент Николь. Ее здесь знали, она приходила в «Мэйриз» с начала девяностых – бар находился в получасе ходьбы от ее квартиры и недалеко от работы в «Доннел-хаусе».
Два десятилетия одно и то же, а сейчас я стала частью ее привычной жизни. Бармены называли нас «Коль и Корт», как будто мы были парой, или «Странная парочка», иногда по выходным мы проводили время и за пределами «Мэйриз», ходили друг к другу в гости и совершали короткие поездки на «Хонде» Николь, обычно в Питтсбург, заглянуть в музыкальные магазины. Николь собирала эклектическую коллекцию французского шансона, средневековой полифонической музыки и негармоничной классики, она говорила, что эта странная музыка напоминает ей о детстве.
Она поболтала лед в бокале. Сегодня ее поле зрения было резко сужено, как я заметила, обычно Николь под дозой вела себя эксцентрично, но в этот вечер была замкнута.
– Они устроили поминальную службу по Джареду, – сказала она. – У них дома. Хотели, чтобы я приехала, но я не видела их целую вечность.
– Кого?
– Родственников со стороны мужа. Мать Джареда, мисс Эшли. У нее большой дом, и она хотела собрать всю семью.
– Может, это неплохая идея?
Николь пожала плечами и затянулась одной из сигарет. Она рассказала мне, как ее муж мучился от рака, как умолял ее вернуться, узнав диагноз, как она нянчилась с ним до самой смерти. Он был близок с родней и дружил с кузенами, и они плохо влияли на Николь. Она сказала, что после последней встречи с ними крепко подсела на наркотики, эта спираль стала угасать только со временем, но ущерб был нанесен, и она так и не
