— Мне сказали, что я смогу найти вас тут, — проговорила она. — Господа, вы не будете против, если я на пару минут отниму у вас старшего капитана?
— Черт! — ругнулся Вал, глядя на Фица и Мора, затем обреченно вздохнул. — Да, конечно.
— Прошу прощения, что отвлекла вас от игры, — сказала Джен, когда дверь за ними закрылась.
Маркус махнул рукой:
— Судя по ходу дел, вы, скорее всего, сберегли мне месячное жалованье.
Некоторое время они шли молча — Маркус чувствовал себя неловко, а Джен явно была погружена в какие–то невеселые размышления. С той самой ночи на переправе через Тсель они не обменялись ни единым словом. Тогда страх и неизбежность предстоящего сражения ненадолго сблизили их, но здесь, во дворе, между ними опять пролегла бездонная пропасть, грозившая поглотить всякую попытку завести непринужденный разговор.
Безнадежную тишину нарушила Джен:
— Полковник в последнее время держится немного… отстраненно. Маркус театрально вздохнул:
— Если вы спросите меня, что он помышляет делать дальше, — я, ей–богу, завизжу.
— В самом деле?
— Я только что отбился от очередного допроса, — пояснил Маркус, кивком указав в сторону гостиной. — Не понимаю, с какой стати все свято уверены, что полковник делится со мной своими секретными планами.
— Но вы же и вправду находитесь при нем почти неотлучно, — заметила Джен.
— Да, верно, но вы же знаете, какой он человек.
— Нет, не знаю. Я прочла его личное дело, но поговорить с ним не довелось.
Маркус помолчал, размышляя. Он проводил столько времени в обществе Януса и до сих пор не задумывался, что у всех остальных нет такой возможности, — но сейчас с запозданием сообразил, что не может припомнить, чтобы полковник разговаривал с Валом, Мором или другими офицерами, — разве что отдавал короткий приказ либо принимал доклад. Дольше всего, наверное, он беседовал с Пастором, разделявшим его интерес к артиллерии, да еще с Зададим Жару, который все больше преклонялся перед Янусом и готов был на него молиться.
— Он… — Маркус снова вздохнул. — Иногда мне кажется, что ему просто нравится быть таинственным, как злодей в дешевой ярмарочной пьеске. Я постоянно слышу: «Увидите, капитан» или «Скоро все станет ясно, капитан». — Он сумел правдиво изобразить высокоученую манеру Януса, и Джен засмеялась.
— Но наверняка же вы что–то знаете, — возразила она, — хотя бы потому, что постоянно находитесь при нем.
Маркус вздрогнул, застигнутый врасплох, и, чтобы скрыть смятение, усмехнулся:
— Если бы я что–то и знал, то все равно не смог бы вам этого сказать. Вы же, в конце концов, шпионка.
— Чиновница, — поправила она. — Просто мелкая чиновница. Однако мне и вправду нужно написать отчет. — Джен склонила голову к плечу и лукаво, искоса глянула на него. Прядки, выбившиеся из узла волос, соскользнули ей на глаза. — Мне действительно больше ничего не удастся из вас вытянуть?
— Это все, что я могу сказать, не нарушая своих обязательств, — с преувеличенно важным видом ответил Маркус.
— Ну и черт с ним!
С этими словами Джен сдвинула очки на лоб и потерла глаза, потом завела руки за голову, потеребила узел на затылке, и он рассыпался, высвобождая туго стянутые пряди. Маркус никогда прежде не видел ее с распущенными волосами. Они доходили до плеч, тускло–каштановые, слегка вьющиеся.
— Я сейчас официально не на службе. А вы?
Маркус окинул взглядом свой мундир.
— По правде говоря, у нас до сих пор нет расписания дежурств. Впрочем, здесь как будто все спокойно.
— Тогда идем, я хочу вам кое–что показать.
Комната, в которую Джен привела Маркуса, была обставлена в том же духе, что и весь дворец после владычества искупителей, представляя собой причудливую смесь старинной роскоши и дешевого хлама. Старинную роскошь представляла массивная кровать с бронзовыми столбиками, на которой без труда уместились бы шесть или семь человек, и старинным же, выцветшим постельным бельем, которое, несомненно, извлекли из самых недр пыльного чулана. Помимо этого, в комнате находились маленький стол, кресло и пара распахнутых чемоданов.
Обитатель комнаты явно не питал склонности к порядку, и пол возле чемодана был усеян одеждой. На глаза Маркусу попалось нижнее белье, явно принадлежавшее особе женского пола, и капитан почувствовал, что краснеет. Повернувшись, он обнаружил, что Джен с усилием закрывает тяжелую дверь.
— Так это ваша комната? — догадался он.
На губах Джен заиграла проказливая улыбка.
— Разумеется, моя. Где еще мне было бы так удобно потихоньку с вами расправиться? — Увидев лицо Маркуса, она тотчас перестала улыбаться. — Что–то не так?
— Вовсе нет. — Маркус осторожно кашлянул. — Просто мне уже давно не доводилось посещать дамскую спальню.
Джен выгнула бровь:
— Да бросьте! Такой галантный кавалер наверняка покорил сердце не одной впечатлительной местной красотки.
— Все хандарайки, которые соглашались иметь с нами дело, требовали плату за свои услуги, — признался Маркус. И добавил, поразмыслив: — Откровенно говоря, чаще всего они требовали, чтобы им заплатили вперед.
— Что ж, — сказала Джен, — думаю, сейчас я не стану звать третьего ради соблюдения приличий. Не хочу делиться.
— Делиться? Чем?
Джен проскользнула мимо него, направляясь к одному из чемоданов. Мимолетное касание ввергло Маркуса в еще большее смущение, чем прежде, но Джен словно и не заметила этого. Она отбросила прочь еще несколько предметов туалета, затем пару одеял и наконец извлекла наружу дощатый шестигранный ящик фута в два длиной. Надпись, выжженная на крышке, была исполнена таким замысловатым шрифтом, что Маркус не смог разобрать ни слова, но форму ящика он распознал мгновенно.
— Откуда у вас это? — спросил он.
— Подарок, — ответила Джен, благоговейно водружая ящик на стол. — Подарок от моих друзей по Паутине. — Она посмотрела на Маркуса. — Оглядываясь назад, я подозреваю, что они не надеялись дождаться моего возвращения.
— И вы до сих пор его не открыли?
— Понимаю, что глупо, — сказала она. — Если б меня и впрямь убили в одном из тех ужасных сражений, я бы, наверное, пожалела о несделанном. Просто сидеть с этим в одиночку казалось мне так… не знаю,
