Сержанта хватит удар, если он узнает, что Винтер по его наущению не отправили на верную смерть во вражеские тылы, а повысили в звании. На долю секунды ей и впрямь захотелось стать сержантом. Стоило бы, право слово, — хотя бы для того, чтоб увидеть, как физиономия Дэвиса багровеет от прилившей крови. Чтобы Бугай и Тафт были вынуждены отдавать ей честь. Но…
— Сэр, — упрямо проговорила она вслух, — со всем почтением к вам и сержанту Дэвису… по–моему, это не самое лучшее решение. Я ровным счетом ничего не смыслю в сержантском деле.
— Думаю, в нем нет ничего сложного, — отозвался капитан, — а иначе как бы справлялись с ним сами сержанты?
Он сел чуть вольготнее, явно ожидая, что Винтер усмехнется его шутке, однако лицо ее осталось неподвижным, как камень. Капитан вздохнул.
— Тебе станет легче, если я скажу, что в каждой новой роте есть свой лейтенант? Вряд ли твои обязанности будут столь… всеобъемлющи, как у сержанта Дэвиса.
Нехватка лейтенантов была постоянной проблемой Колониального полка. Порой казалось, что полк предназначен в первую очередь для того, чтобы служить свалкой для тех, кто безвозвратно загубил свою армейскую карьеру, но не зашел настолько далеко, чтобы его с позором выгнали со службы или что похуже. Лейтенанты, которые большей частью происходили из хороших семей и были достаточно молоды, чтобы устроить свою жизнь и вне армии, почти всегда отказывались от назначения. Подавляющим большинством рот управляли сержанты, которых в полку всегда хватало с избытком.
От этого сообщения Винтер и впрямь стало легче, однако не настолько, чтобы изменить свое решение. На протяжении трех лет она изо всех сил старалась держаться подальше от других солдат — по большей части жестоких ублюдков. При мысли о том, что придется стоять перед строем из ста двадцати таких ублюдков и отдавать им приказы, — при одной только мысли об этом Винтер хотелось найти глубокую нору, забиться в нее и больше не высовывать носа наружу.
— Сэр, — начала она чуть охрипшим голосом, — я все же считаю, что…
Терпение капитана Д’Ивуара иссякло.
— Ваши возражения приняты к сведению, сержант, — отрезал он. — А теперь надевай эти чертовы звездочки!
Дрожащей рукой Винтер сгребла булавки и попыталась закрепить их на плечах. Мундир у нее был неуставного образца, без погон, и капитан, понаблюдав с минуту за ее безуспешными стараниями, тяжело вздохнул.
— Ладно, — сказал он, — просто забирай эти штуки и уходи. У тебя есть вечер на устройство личных дел. Рассылать новых сержантов по ротам мы начнем с завтрашнего утра, так что будь наготове, когда услышишь сигнал. — Он окинул взглядом стол, отыскал клочок бумаги и нацарапал на нем несколько слов. — Отнеси это Родсу и скажи, что тебе нужен новый мундир. И ради всего святого, постарайся выглядеть поприличней. Господь свидетель, этот полк и так похож на скопище оборванцев.
— Есть, сэр.
Винтер сунула булавки в карман и встала. Капитан махнул рукой: ступай, мол, — и Фиц, тотчас возникший рядом с ней, проводил ее к двери.
Когда они вышли в коридор, он одарил Винтер очередной улыбкой:
— Примите мои поздравления, сержант!
Винтер молча кивнула и неверным шагом вышла под палящее солнце.
Глава вторая
МАРКУССтарший капитан Маркус Д’Ивуар сидел за самодельным письменным столом и размышлял о вечных муках.
Церковь утверждала — верней, утверждал Эллевсин Лигаменти, но, поскольку он был святой, это практически одно и то же, — что если после смерти человека груз его грехов перевешивает число богоугодных поступков, то умерший обречен на пребывание в своем личном аду. Там он претерпевает муки, которые воплощают в себе его наихудшие страхи, равно как и характер его беззаконных деяний, — таков замысел Божий во всей его беспощадной насмешке. Маркус не думал, что в его случае Всемогущему придется особенно напрягать воображение. Он сильно подозревал, что его ад окажется до отвращения знакомым.
Бумаги. Гора, лавина, груда документов, которые надо прочесть и подписать, и нет им конца. И нависшая над каждым листком тень страха — этот клочок бумаги был всего лишь расписанием рытья отхожих мест, но следующий может оказаться важным. По–настоящему, жизненно важным, таким, что историки будущего станут качать головами и приговаривать: «Если бы только Д’Ивуар прочел это донесение, все остались бы живы». Маркус уже подумывал, что на самом деле умер, только сам не заметил когда и как. Может, ему удастся выпросить краткосрочный отпуск в каком–нибудь соседнем аду. Перспектива провести пару миллионов лет, корчась под раскаленными кочергами демонов, все больше казалась ему приятной сменой обстановки.
В довершение худшего Маркус даже не был обязан возиться с бумагами. Он мог сказать: «Фиц, займись этим, хорошо?» — и молодой лейтенант охотно исполнил бы его просьбу. И даже улыбался бы при этом! Поступить так Маркусу мешала дурацкая гордость и все тот же страх, что в недрах бумажного моря затаилось нечто жизненно важное, то, что он вот–вот упустит.
Вернулся Фиц, выпроводив из кабинета очередного свежеиспеченного сержанта. Маркус откинулся назад, вытянув под столом длинные ноги и чувствуя, как похрустывают позвонки в затекшей спине. Правая рука ныла от боли, а на большом пальце вызревал волдырь.
— Скажи, что это был последний, — пробормотал он.
— Это был последний, — послушно произнес Фиц.
— Но ты говоришь это только потому, что я велел так сказать.
— Нет, — ответил лейтенант, — это и в самом деле был последний. И как нельзя вовремя. Сигнал флотилии сообщает, что полковник отправляется на берег.
— Слава богу!
Всего лишь год назад, до того как Бен Варус отправился в погоню за собственной смертью, Маркус мог бы сказать, что хочет командовать полком. Вот только это было в совсем другой жизни, когда Хандар представлял собой сонное захолустье, а от солдат Колониального полка требовалось только торчать по торжественным случаям за спиной у принца, являя собой символ вечной дружбы между троном Вермильона и Орбоанской династией. До того как банда священников и сумасшедших — ничем, по мнению Маркуса, друг от друга не отличавшихся — заразила местное население мыслью, что ему будет во благо избавиться от обоих.
С тех самых пор Хандар
