– Через три дня мне нужно будет уехать, – сообщила ему Эрика, когда они очередной раз отдыхали, лежа на мокрых и скомканных простынях. Алекс замер. Чё-ё-ёрт… Он специально не поднимал этой темы. Не задавал вопросов. Не пытался выяснить этого даже косвенно. Ему подсознательно казалось, что если её не касаться – их счастье никогда не закончится. Типа они просто вот так, чудесным образом, выпадут из внешнего мира и как-то, так сказать, «закуклятся» в своем собственном. Маленьком, уютном и просто переполненном счастьем…
– Понятно, – потерянно произнес Алекс. Девушка повернулась к нему, улыбнулась и чуть вытянув губы едва ощутимо прикоснулась ими к его векам.
– Любимый мой, счастье не может длиться вечно. Мы с тобой и так урвали для себя очень большой кусочек. Наступает пора возвращаться в обычную жизнь…
– Зачем? – угрюмо спросил парень.
– В смысле? – удивилась Эрика. – Что ты имеешь в виду?
– Ровно то, что сказал. Зачем тебе возвращаться куда-то ещё, если тебе хорошо здесь?
На этот раз девушка долго молчала, прежде чем ответить. Минуты три. И когда напряжение в комнате стало едва ли не осязаемо, тихо заговорила:
– Я выросла в счастливой семье. Моя мать искренне любит отца и смогла занять в его сердце подобающее ей место. Хотя познакомились они уже на свадьбе. Женой папы должна была стать старшая сестра мамы. Они были помолвлены с детства. Брак был политический и для обеих семей очень важный. Но за полгода до свадьбы мамина сестра умерла от туберкулёза. Это сейчас в Красной России появилось лекарство, которое, как говорят, справляется с этой болезнью едва ли не мановением руки[68], а тогда от неё спасенья не было. Однако, поскольку этот брак был очень важен для двух семей, папе подобрали другую невесту. Ею и стала моя мама, – она сделала короткую паузу, потерлась щекой о его плечо и продолжила: – Алекс, я выросла в очень счастливой семье. У меня с детства было всё, чтобы расти и развиваться, – любящие родители, теплый и уютный дом, хорошая одежда, вкусная еда, лучшие учителя, породистые лошади для занятий паркуром, лучшие кисти, краски и холсты, чтобы учиться рисовать. Но с самого раннего детства мама всегда говорила мне, что всё это – в кредит. В мире очень много людей, у которых нет и сотой части того, что имею я, но всё это предоставлено мне только потому, что потом, когда от меня потребуется, я должна буду сковать сердце долгом, – Эрика как-то по-особенному произнесла эти три слова, – и стать женой того, кого изберет моя семья. Для того чтобы стало лучше и моим родным, и всем, кто живет на нашей земле. Неужели ты предлагаешь мне наплевать на этот долг и жить исключительно для себя. Разве так можно?
Алекс замер. Чёрт! Ну да-а-а… он вырос в той среде и в том времени, когда именно так было не только можно, но и нужно. Только так! Какие долги́, бро? Ты – свободный человек и никому ничем не обязан. Никому! Совсем. Потому как главное – свобода! Твоя. И плевать на всех. Ты – личность, целый мир, вселенная, и тебя нельзя ограничивать. Ты должен развиваться свободно. А в слове «долг» явно есть что-то рабское, зависимое, и вообще, когда это ты успел кому-то задолжать, а? Ты никогда и ничего ни у кого не занимал, не так ли? Ты вообще появился из воздуха, рос на Луне, питался светом и какал бабочками. И потому, наоборот, тебе все обязаны. А всё, что ты, такой неординарный, талантливый и свободный, соизволишь-таки сделать для других должно железно оплачиваться звонкой монетой и по самому высшему курсу! И никак иначе. Остальное – рабство и отстой!
– Кхм… Эрика, а как же я? – хрипло просипел Алекс.
– Я тебя люблю, – тихо ответила девушка. – Это так. Но я не могу пренебречь долгом, – она вздохнула и жалобно прошептала: – Давай не будем говорить об этом. Это так меня мучает. Просто будем счастливы здесь и сейчас, хорошо?
Алекс сглотнул комок, застрявший у него в горле, и сипло произнес:
– Дха…
Этот разговор что-то надломил в их отношениях. Нет, они продолжали всё так же гулять и заниматься любовью, но то состояние незамутненного счастья, которое как Алекс, так и, как ему хотелось думать, Эрика испытывали раньше, куда-то исчезло. Зато появился какой-то надрыв, который они пытались хоть как-то замаскировать постельным неистовством. Алекс, казалось, задался целью доказать, что Эрике никогда и ни с кем не будет лучше, чем с ним. Он, как в том фильме со Шварцнеггером, «вспомнил всё». Даже то, чего никогда и ни с кем в постели не делал. Эрика изжевала зубами несколько наволочек, разодрала парочку простыней, но раз за разом не удерживалась и оглашала спальню диким животным криком… Впрочем, она оказалась великолепной ученицей. Так что и Алекс, раз за разом, рычал диким зверем объявляя всем, что очередной раз достиг высшего пика… Но счастья в этом, увы, уже не было. Лишь страсть и-и-и… горечь. Во всяком случае, со стороны парня.
В последний вечер перед отъездом девушки он попытался ещё раз поговорить с Эрикой.
– Послушай, долг, это, конечно важно, но подумай вот о чем. Твоя мать выходила замуж за твоего отца в те времена, когда ваша семья… м-м-м… скажем так, несла бремя ответственности за людей и землю, которой она правила. Реально правила. То есть могла, там, издавать законы, отдавать приказы, и потому личные и родовые связи с разными правящими семьями были действительно важны и нужны. Но сейчас-то всё по-другому!
– В смысле? – удивилась девушка. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, аристократия же больше в Германии и Австрии ничем не правит. Всё. Монархии нет.
Девушка несколько мгновений удивленно смотрела на парня, а потом тихонько рассмеялась.
– Нет, Алекс, ты точно дроу. При чем здесь форма?
– В смысле, какая форма? – не понял парень. Девушка окинула его насмешливым взглядом, а потом негромко произнесла:
– У-у-у, как всё запущено… Ладно, начнем с самого начала. Любимый, скажи мне, а что такое в твоем понимании власть?
Только через три часа, после того как утомившаяся после долгой лекции и последовавшего затем бурного вознаграждения голенького лектора Эрика тихонько заснула у него на груди, Алекс сумел слегка привести в порядок мозги, буквально
