Словом, когда я собрался уходить, моей добычи хватило бы на новую честную и сытую жизнь даже без женитьбы. Но я раз решил — обязательно сделаю.
Перед выходом из дома я все продумал. Сложил вещички в огромный кофр, найденный в спальне, не забыл и серебро из гостиной, накинул на себя теплый плащ, в котором покойный, похоже, явился домой, так как одежда была еще влажной, замотался шарфом и надел новенький цилиндр вместо своей потертой шляпы. Теперь я выглядел точно как богатый джентльмен. Пора было убираться. На улице меж тем началась настоящая буря, снег бросало в окна, стекла дрожали, ветер выл, как проклятая душа. Но делать нечего — я не мог дольше задерживаться в этом доме, нужно было уносить ноги. Перед тем как уйти, я вернулся в гостиную. Огонь в камине погас окончательно, а больше ничего не изменилось. Покойник укоризненно смотрел на меня выпученными глазами, склонив голову набок. При жизни это был видный мужчина, но теперь его ухоженные усы оказались испачканы кровью из носа, и выглядел он жалко. Я подумал, что должен все–таки выполнить свой долг перед покойным, достал из его же портмоне два банковских билета по фунту и положил на пол. Этого вполне должно было хватить на скромные похороны.
Теперь ничто не мешало мне как можно скорее покинуть дом, несмотря на то, что за окном бесновалась буря и стояла глухая ночь. И тут я впервые задумался над тем, где здесь выход. Лезть обратно в окно не хотелось, да и зачем, если можно просто выйти через дверь, как порядочный человек. Тот джентльмен же зашел, верно, значит, где–то должна быть дверь. Я припомнил, что рядом с окном находилось еще одно, заложенное кирпичом, а вот двери не было. А в доме напротив дверь, как и положено, располагалась между окнами.
Как бы то ни было, выход следовало найти. Я прошел в заднюю часть дома и там, в каком–то закутке возле кухни, нашел то, что искал. Вот уж чего не ожидал — что придется выметаться отсюда через черный ход, другого–то нет. Черный ход вывел меня в совершенно другое место — на широкую улицу с нарядными домами, богаче и красивее той, с которой я сбежал. Хотелось побыстрее убраться куда угодно, только подальше отсюда, но я шел широким вальяжным шагом, заставляя себя не торопиться, и все время сдерживая порыв оглянуться. Только теперь до меня дошло, из какой передряги я благополучно выпутался. Во рту пересохло, сердце билось как колокол. Пройдя почти до перекрестка, я немного успокоился и принялся обдумывать, как быть дальше.
На этой улице шанс повстречать полицейского констебля был куда выше, так что лучше было бы взять кэб и поскорее убраться оттуда. Словно прочитав мои мысли, из–за угла вывернул кэбмен, и, обманутый моим богатым плащом и блестящим цилиндром, лихо затормозил возле меня. Этого–то мне было и надо.
— В гостиницу, — пробормотал я, торопливо забираясь внутрь.
Кэбмен не стал спрашивать, в какую. Сразу видно опытного человека: он подсчитал стоимость моего наряда до пенса и уже через несколько минут привез меня в отель.
Дальше все пошло как по маслу. Переночевав и окончательно преобразившись в джентльмена при помощи заимствованных у покойника крахмальных рубашек и приличных брюк, я поехал на вокзал и покатил в поезде в Бат. Даже зимой там можно встретить немало вдовушек, которые не прочь познакомиться с любезным молодым джентльменом вроде меня. Там я и повстречал будущую миссис Ларкинс. Она принесла мне тысячу фунтов в год, и уже три года мы живем душа в душу.
Но есть одна вещь, которая мучает меня до сих пор, мистер Дойль. Все вещи этого покойника, которого я до их пор поминаю как своего благодетеля, были помечены буквами Л. А., так что мне даже не пришлось продавать его рубашки и прочие вещички, потому что я‑то сам Артур Ларкинс. И миссис Ларкинс не заподозрила до сих пор, что вещички–то не мои. Но вот сам покойник… Я в следующие дни просматривал все газеты, надеясь найти упоминание о самоубийце, ведь о таких вещах обязательно сообщают, тем более что покойник–то был джентльменом, а не так себе голь перекатная. Конечно, я не знаю его имени, но уж смог бы найти по первым буквам имени — не так много джентльменов кончает самоубийством. Но ничего не нашел, ни буковки. Через месяц, когда дело с моей вдовушкой было уже почти слажено, я отлучился на недельку — «уладить дела», как я сказал.
В действительности–то я поехал искать тот переулок. Я хорошо запомнил название гостиницы — «Львы и куропатки» — и улицу, на которую вывела меня дверь черного хода, но с домом пришлось помучиться. Эта улица, Нью–Аппер–стрит, как я говорил, была чрезвычайно приличной, и никакие двери черного хода на нее выходить просто не могли. Я прошел ее всю, но так и не смог найти место, из которого вынырнул в тот памятный вечер.
Тогда я направился на площадь, с которой в тот декабрьский вечер свернул в переулок. Я ее нашел–то с трудом, а переулок — с третьего раза. Да, вот здесь я плелся, ежась и пряча руки поглубже в карманы заплатанного сюртука, мимо этого особнячка, где окна только на втором этаже, мимо этой двери со сломанным дверным молотком. Наверное, местные жители проглядели все глаза, пялясь на хорошо одетого молодого джентльмена, который, посвистывая, прогуливается в грязном переулке.
Место я нашел совершенно случайно, когда собирался уже уходить. Повернулся направо — и вот передо мной знакомый закоулок, а вот два домишки — один напротив другого. Ох ты, меня как кипятком оплеснуло. Я подошел поближе, изображая скучающего франта в поисках развлечений.
В прошлый раз я был здесь вьюжным вечером, сейчас же часы едва отбили полдень, но я узнал этот дом. На этот раз ставни были не только закрыты, но и забиты досками, и дом напоминал дряхлого старика, еле тянущего лямку жизни. Я попытался заглянуть в щель между досками, но там было темно. Кстати, двери точно не было — только два оконных проема, один из которых давно заложен кирпичом. Здесь явно никто не жил. В надежде узнать хоть что–то, я отошел к дому напротив, такому же угрюмому и почерневшему, и обнаружил, что закрытые ставни и дверь
