– А-а, – сообразил Робин. – Я имею в виду, лошадей. Лошадей не боишься?
– Нет.
– Хорошо. Пойдем, покажу тебе Забияку.
Я пошел за ним к самому дальнему стойлу. Послышались глухие удары – стоявший там конь принялся бить копытами в стену.
– Он тут, – сообщил Робин. – Мы его кормили и поили, но чесать не чесали. Он нас не любит. Давай-ка за мной. – И он полез по приставной лестнице на сеновал. Я последовал его примеру. – А теперь смотри.
Мы подошли к краю настила и заглянули в стойло Забияки, а тот уставился на нас, выкатив глаза. Он был высокий и темный, с белой звездочкой на лбу и в белом «чулке» на одной ноге. Пока я смотрел, он громко заржал и снова лягнул стену.
– Хэнк хотел, чтобы я с самого начала пустил тебя к нему, – сказал Робин.
Я взглянул на него искоса и задумался. Предположим, я начал бы свое знакомство с лошадьми с этого коня. И что тогда? Он ведь запросто мог меня убить. Но на самом деле я просто не зашел бы к нему в стойло. Я и раньше видал животных в дурном настроении – или просто вредных по природе. И никогда не подходил к ним близко, если не владел такими навыками, которые могли от них защитить. А в этом обличье, похоже, я утратил вообще все навыки.
– У него что-то болит? – спросил я.
– Кто его знает. Может быть. По мне, так у него просто нрав дурной – или дурной хозяин. Он уже старый. И прожил нелегкую жизнь – по шкуре видно. – Он окинул взглядом коня, а тот продолжал смотреть на нас снизу вверх. – Нам не так много платят, чтобы мы хорошо ухаживали за такими, как этот, – добавил Робин. – Никто не станет рисковать жизнью за гроши. Ну ладно, пошли. Он и так обойдется.
Тут дверь конюшни распахнулась.
– Эй, ребята!
Мы с Робином слезли по лестнице, а Хэнк вышел из сбруйной. На пороге стоял человек постарше и держал под уздцы двух лошадей.
– Ага, – сказал Робин, – вот и работенка подвалила. Ты как, Сова? Хочешь еще поднабраться опыта?
– Да, да!
Хэнк только фыркнул и занялся одной из лошадей, а Робин стал объяснять мне про уздечки и пряжки, подпруги и попоны, про то, что лошадь в мыле надо сначала обтереть тряпицей, а уж потом чесать, и что воды ей сначала надо дать совсем немного, а попозже добавить еще.
Все, что мы делали, утоляло какую-то изголодавшуюся часть моей природы. Какую – я не понимал. И кто такой этот Робин? Почему он решил обойтись со мной по-доброму? Под землей со мной никто и говорить бы не стал, не сочтясь сперва родством, да и после того приходилось мериться уменьями и силами, чтобы выяснить, кто из нас выше, а кто – ниже. При дворе все строилось на политике. Многим ничего не оставалось, кроме как плести интриги и стараться обойти других не мастерством, а хитростью. И к этому занятию они относились весьма серьезно – поскольку никаких других не имели.
Одна из причин, по которым мне так нравилось работать с Золотым наверху, – в том, что нам не приходилось разбираться со статусами. Все и так было ясно: я – ученик, он – учитель.
Золотой предупредил меня, что надо остерегаться людей. Я старался держать это в голове, но то и дело забывался. Трудно было думать о чем-то другом, кроме лошадей. Какое же чудо, что мне удалось прикоснуться к лошади! Жар ее тела, ее шелковистая шкура, ее могучая сила, выносливость, затаившаяся до поры быстрота – все это было у меня прямо под руками, под щеткой.
Накормив, напоив и почистив лошадь и сложив сбрую, мы снова подошли к стойлу Забияки.
По верху загородки, за которой он стоял, шла кошка.
– Кто это у нас тут? – спросила она, обратив свои огромные желтые глаза на меня. Забияка лягнул загородку. Кошка повисла на когтях и спрыгнула к моим ногам, на солому. – Да что с тобой не так? – огрызнулась она на коня, но тот лишь снова ударил копытом в стену.
Я опустился на колени и протянул ей руку. Кошка подошла, понюхала, заглянула мне в глаза – и не узнала, но я-то ее узнал: это она посоветовала мне сменить запах.
– И что же с ним не так? – спросил я.
Кошка моргнула. Повернула голову к стойлу.
Конь выглянул поверх загородки и посмотрел на нас.
– Пойдем, Сова, – сказал Робин. – Для него мы ничего сделать не можем. Слишком уж он дикий. Хочешь чаю?
– Ты, – шепнул мне конь. – Ты.
Я поднялся.
– Где ты пропадал? Столько лет прошло! Тот старик забрал тебя у меня, и я тебя ждал – но ты так и не вернулся. Где ты был?
Я подошел к стойлу – медленно, маленькими шажками.
– Мальчик, – прошептал конь.
Я протянул ему руку.
– Нет! Он кусается! – крикнул Робин, но конь только обнюхал мою руку – а потом снова заржал, отпрянул и ударил в заднюю стену двумя ногами сразу.
– Не он. Не он. Не мой мальчик, – пробормотал он и замер, уронив голову и шумно дыша.
Я прижался к загородке.
– Ты знал моего отца?
Голова его поднялась – очень медленно. Затем, все так же медленно, конь шагнул вперед, обнюхал меня очень внимательно, пожевал волосы.
– Где он?
– Никто не знает, – ответил я.
– Тогда я возьму тебя.
– Ты уверен? – Я открыл дверцу и вошел в стойло, хотя Робин что-то кричал, пытаясь остановить меня. Когда я дотронулся до коня, он задрожал, но не укусил и не ударил меня копытом. Круп его был весь в отметинах от кнута. Я все еще держал в руке щетку. И вот я показал ее Забияке – и он понюхал ее, пощупал губами и повернулся, подставляя мне бок.
– Чей ты теперь? – спросил я.
Его не чесали и не чистили очень долго. Шкура свалялась: засохший пот слоями склеил вылинявшую шерсть с новой, зимней, и это был сущий ужас. На ногах налипла холодная грязь. Кожа пестрела шрамами – старыми вперемешку со свежими. В уголках рта наросли толстые мозоли. Грива сбилась в колтуны.
– Ничей, – ответил он.
Робин принес мне ведро теплой воды, две тряпки, гребень и крючок для чистки копыт. Конь стоял тихо, пока я обихаживал его, как показал Робин. Хэнк подошел
