– Чей он? – спросил я Робина, кивнув на коня.
– Слушай, Сова… Ты говорил с ним, и он тебе отвечал.
– М-м-м…
– Ты его понимаешь?
– Э-э, – сказал я, а сам подумал: я только-только начал понимать лошадей, когда чистил Бесс и ту, вторую лошадь, но все слова Забияки были так же ясны, как если бы я беседовал не с ним, а с Золотым или со своей матерью. – А ты разве не говоришь с ними? – До сих пор я наблюдал за всем происходящим на конюшне со стороны, но у меня было острое зрение совы и острый нюх волка. И я замечал, что конюхи время от времени говорят с лошадьми. Всадники на дороге тоже, бывало, обращались к своим коням вслух.
– Конечно, говорю, – ответил Робин. – Им нравятся звуки голоса, если говорить спокойно. А иногда лошадь прямо берет и успокаивается, стоит только сказать ей что-нибудь ласковое.
– Ну так чей он?
– А он сам тебе что на это ответил?
– Что он ничей.
– Ага! – воскликнул Робин. – Вот ты и попался.
– Что?
– Он на самом деле ответил – а ты на самом деле его понял. Как это так?
– Чей он? – спросил я в третий раз.
У нас под землей всякий, кому задали вопрос трижды, должен ответить хотя бы до некоторой степени правдиво. Есть всякие хитрые способы увернуться или сменить тему, прежде чем вопрос будет задан в третий раз. «Робин тоже умеет играть в эту игру, – подумал я. – Но все-таки я спросил. Ответит он или нет?»
– Тот, кто его привел, остановился в трактире. Но последнее, что я слышал, – он объявил, что продаст его за гроши, если кто сумеет договориться с самим Забиякой. Теперь, когда его так славно почистили, может, и сыщется покупатель.
– Я сам его куплю.
– Такой голодранец, как ты? Раскатал губу! Мне казалось, ты пришел сюда искать работу.
– Я скоро вернусь, – с улыбкой ответил я.
Мне еще не доводилось заходить ни в одну человечью постройку, кроме конюшни, но я не раз видел, как люди входят и выходят из трактира. Одни пользовались задней дверью, другие – передней. Большинство путников, передав лошадь конюхам на попечение или отведя ее в стойло сами, входили через переднюю дверь.
Я отнес щетку, ведро, тряпки и крючок для чистки копыт обратно в сбруйную и сложил там, откуда Робин их взял. Затем вновь пересек двор и обошел трактир, чтобы войти спереди. С каждым выдохом изо рта у меня вылетали белые призраки, а лицо горело от холода.
Когда я открыл дверь, изнутри на меня обрушилась волна жара и чада, а с нею – гомон голосов и музыка, если это можно было так назвать: нестройное пение и еще более неуклюжая игра на каком-то струнном инструменте. Затем накатили запахи: дрожжевой пивной дух с острыми нотами винного, запахи жареного мяса и печеного хлеба, очажного дыма и табака. По левую руку от двери люди толпились вокруг столов и у стойки – в большой, шумной, плохо освещенной комнате с низким потолком. Все это смахивало на какую-то вечеринку гномов. Под землей я не сталкивался ни с чем подобным: залы у нас были просторнее, с высокими потолками, а гости одевались куда лучше и пахли куда приятнее.
Коридор вел от входной двери в глубь трактира. На стенах я заметил крючки; в общем зале жарко пылали два очага, и от верхней одежды, развешанной на этих крючках, шел пар. Дальше по коридору, по правую руку, была закрытая дверь, а еще дальше коридор поворачивал, а вперед поднималась лестница.
Пока меня еще никто не заметил, оставалось несколько секунд, чтобы предаться панике. Я зашел в человечье жилище, где собралась толпа людей. Большинство из них крупнее меня, а я лишился своих сил и умений. Что если они вздумают меня убить?
Но все эти люди были заняты едой, питьем и друг другом. Гремели раскаты смеха. Менестрель запел что-то забавное, и многие подхватили песню. Похоже, никто не собирался наброситься на меня с ножом.
Пока я стоял и смотрел, ко мне подбежал какой-то тощий человечек в фартуке.
– Чего желает молодой господин? – спросил он.
– Я слыхал, тут один человек хочет продать коня. Того большого и беспокойного коня, что стоит у вас на конюшне.
– Эй, Галло! – крикнул трактирщик через плечо. Из-за стойки встал здоровяк в бурой меховой накидке. – Покупатель на твоего коня, – пояснил трактирщик и нырнул обратно в зал.
– Да неужели? Положили глаз на этого чертова… то есть, на моего черного красавца?
– Он выглядит сильным.
– Так и есть, молодой господин. Может стенку копытом пробить… то есть, я хочу сказать, ему под силу тяжелые грузы. Нужно только найти к нему подход. С кнутом работать умеете?
– Сколько вы за него хотите?
– Тридцать серебряных, – ответил он.
– Ох… – Я не знал, сколько волшебных монет дал мне Золотой, и посчитать не мог: он велел не доставать деньги на людях. Как же быть?
– Выше нос, молодой господин! Может, мы еще столкуемся. Мне сегодня подфартило в карты, и я, так и быть, скину вам цену. Предлагаю двадцать. Что скажете?
Я закусил губу и уставился себе под ноги, пытаясь понять, остановится на этом торговля или он готов сбавить еще. На самом деле мне было все равно, сколько он запросит, – лишь бы в мешочке оказалось не меньше. Но, судя по всему, от меня и ожидалось, что я выкажу нерешительность.
– Ладно, пятнадцать – но это мое последнее слово.
– Эй, Галло! Десять минут назад ты говорил, что готов избавиться от этого чудовища за десятку! – крикнул кто-то из зала.
Галло рявкнул на него через плечо и снова повернулся ко мне:
– Так и быть, отдаю за десять. От сердца отрываю!
– Десять, – кивнул я. – Одну минуту.
Я пробежал по коридору, завернул за угол, достал свой мешочек и отсчитал десять серебряных монет, а потом вернулся и вручил деньги Галло.
Тот попробовал монеты на зуб, внимательно осмотрел их и улыбнулся.
– Вам же еще, небось, и сбруя понадобится, – заметил он. – Накинете еще пару монет – добавлю седло и уздечку.
Захочет ли этот конь седло и уздечку? Я бы на его месте не захотел. Но все-таки лучше взять их – просто на всякий случай. Если что, потом можно выбросить.
– Да у него такая дрянная сбруя, что за нее полмонеты – красная цена, – крикнул из зала тот же доброжелатель.
Я выудил один серебряный кругляш из кармана и протянул его Галло.
– Этого хватит?
– Да. – Галло ссыпал серебро себе в карман. – Он ваш – со всеми потрохами. И помоги вам Бог. Эй, парни, вы все свидетели!
Люди за ближайшими столиками рассмеялись, закивали и помахали нам кружками пива.
– Спасибо.
Теперь
