— Да, хлыщ не выжил бы без твоей помощи, но Ханнан–то прав. Три дюжины за считаные дни, а ты рискуешь всем ради мальчишки. Мне напомнить, что твой долг — защищать нас всех?
Он без приглашения уселся на подушки, Газван использовал их как подставку для ног, когда суставы начинали ныть немилосердно. За окном в городе тревожно звонил набат.
— У меня не осталось долгов. Как видишь, я прикован к креслу.
— Ты все еще Первый–в–Круге.
— Расскажи это Совету. И Наджаду.
— Наджад еще не весь Круг. И уж точно не Верховный.
Газван хотел было ответить, но умолк. Вздохнул, вслушиваясь в голос гонга. Протянул дрожащую руку и заставил запотевший кувшин накрениться, плеснув вина в приземистую чашу.
— Думаешь, я говорю, как обиженный ученик? — спросил маг. Проплыв пару локтей по воздуху, чаша ткнулась ему в ладони. Ну точно пес холодным влажным носом.
— Как человек, который кричал, что впереди пропасть, но его не слушали.
Выходит, что теперь он прав. Как мило! Старый маг едва удержался, чтобы не сказать это вслух. Кадар расшнуровал ворот коввы и заговорил снова:
— Только знаешь, Наджад думал то же самое. Все эти годы. Он старый чванливый болван, наш господин камня, но Кругу всегда желал блага.
— Резня на улицах — это благо? — резко спросил Газван.
Наставник поморщился, так не понравился ему вопрос.
— А мне откуда знать? — повел он плечами. — Помнишь, как маги прижились в Рассветных королевствах? Бывшие провинции захватили дикари, и уж как они нас не любили! Маги рождались каждое поколение, и всех их ни во что не ставили. А потом случился мятеж в Мургуре, стража решила повязать колдунов, а те взяли да ответили. И люди, которым до колдунов не было дела, вдруг решили, что их это тоже касается. Вот сейчас с нами бедняки. Твоими стараниями, Первый! Ты добивался этого семь лет! Кто знает, как сложится? Ты скажешь, там льется кровь, а я отвечу: без крови ни беса не получится. Что если Царство заколдовано кровью, без крови не расколдовать.
Он говорил красиво, с чувством, выверенно… аж тошно становилось. Хмыкнув и не дав ему продолжить, Верховный спросил:
— Ты разузнал, где мальчик?
— А мы как раз за этим и пришли…
— Семеди вывез царевича в загородное поместье, — подал голос Ханнан. — Это в деревеньке Джемдат в трех схенах от столицы. Вы хотите взять его в заложники? Я бы сказал, это… не очень мудро. Пока еще есть те, кто к нам благосклонен.
— Я еще сам не знаю, чего хочу, — проворчал Газван. — Нужно хорошенько подумать. И поговорить с советником.
— Мауз… вряд ли поможет, — замялся чародей.
Газван прикусил язык, с которого чуть не сорвалась грубость.
— Мне не нужна помощь, — отмахнулся Верховный. — Я пробую дорогу перед собой, только и всего.
Ханнан не знал его близко и потому не перечил в открытую, а вот долгий взгляд старшего наставника пришлось выдержать. Смотри–смотри! Первый–в–Круге — не ученик–первогодка, чьи мысли притягивают взгляды, словно павлиний хвост.
— Ты сам твердил, что советник нам не друг, — осторожно напомнил наставник.
— Какая разница? Он торгаш. Если мы найдем, что ему продать…
— Вряд ли ему понравилось, как Наджад задержал его в обители.
— Мауз не глупец. И все, что мне нужно, — это побеседовать.
Ханнан уже собрался спорить, но старый чародей оказался умнее:
— Я не могу перечить, если ты решил… могу только не одобрять. Я молюсь, чтобы тобой руководила не обида.
Он встал и подал знак Ханнану, что они уходят.
— Ты наверняка захочешь знать, что принес день. Я зайду вечером, а если будет что важное — забегу раньше. Мы просто пришли сказать, что выполнили поручение.
В последние дни Первый–в–Круге передвигался с помощью Асмы, а потому лишь приложил ко лбу кончики пальцев.
— Пусть твой день будет счастливым, — бросил он ритуальную фразу и махнул рукой, заставляя двери распахнуться. Выждал, пока оба мага уйдут, — и резко встал.
В груди кольнуло. Все же, сколько ни притворяйся, сердце и впрямь шалило, в особенности после непростых чар. На несколько мгновений Газван застыл посреди комнаты, наслаждаясь тишиной — за дни боев она стала роскошью. Потом в городе вновь ударили в набат, и волшебство распалось с гулким медным стоном.
Будь ты проклят, Кадар! Ты и все твои идеи!
Решить все раз и навсегда… это ли они делают — или всего лишь множат и без того длинный кровавый счет? Как объяснить, что он не хочет знать, что принесет им день?.. Вернее, знает безо всяких вестников. Их положат на пол в главном зале обители — еще полдюжины или десяток магов, укрытых грубым некрашеным сукном. И ради чего? Сотни–другой локтей в уличном противостоянии?
По привычке, как он частенько делал в задумчивости, Газван подошел к окну. Ветер пахнул ему в лицо гарью. Совсем недалеко, в тройке кварталов от Храмового острова в полуденное небо поднимался дымный столб.
Сила. Власть… Газван нащупал под рубахой место, где кожа так и не сомкнулась вокруг вросшего в грудь алмаза.
Это ощущение было хмельней вина и слаще самых сладких грез. Кружило голову почище запаха любимой женщины, когда прикасаешься губами к ее шее… И, как и женщина, что выбрала другого, — было далеким и недосягаемым. Что проку в силе, если ею нельзя воспользоваться? Если сердце готово разорваться, стоит взять хотя бы на горсть больше сегодняшнего? А если бы он мог — что бы стал с ней делать? Залил столицу кровью, воцарился на дымящихся развалинах?
До–о–о-онг, до–о–о-онг — изливал душу набат. До–о–о-онг… Звук был равнодушным, как наемник. Холодным, как трупное окоченение.
Будьте вы прокляты! Будьте вы все прокляты, скопом и по отдельности!
Маг вернулся к зеркалу и упал в кресло. Закрыл глаза, пытаясь вспомнить молодость, воскресить память о налитых жизнью мускулах и силе, пульсирующей в груди… Память молчала. Как будто всего этого не было. Были лишь трясущиеся руки и сердце, колотившееся часто–часто, едва не барабанной дробью.
Будьте вы прокляты…
Взмах руки — и стены вспыхнули колдовским синим светом. Самый сильный маг обители и тот навряд ли пробьется через такой заслон. Движение пальцев — и зеркало ожило. Несколько мгновений Первый наблюдал за человеком в отражении, а затем подался вперед и коснулся серебряного диска.
— Мауз… — негромко позвал он, — Мауз иль-Нехат, ты слышишь меня?
Советник был не в дворцовом квартале, иначе Газван не смог бы пробиться через купол, но это все, что он мог сказать. Толстяк отложил палочку для письма и потянулся, разминая затекшие от долгого сидения мышцы.
— А ты бы поверил, сделай
