Двенадцать черных волов, похожая на чашу повозка, двенадцать одежд из тончайшего газа. Мальчик глядел лишь прямо перед собой, как статуя. Горячий ветер теребил двенадцать черных знамен.
«Ханнан! — позвал Верховный. — Ханнан, ученик Амира, ученика Исхака… Отзовись!»
Тишина. Лишь гул, и топот, и поднятая пыль, да еще тяжелый скрип повозки.
— Что там? — Аджит, наверное, приплясывал, чтобы не заглядывать через плечо. Не сжалиться над ним было жестоко.
— Все, как мы задумали… только без Ханнана. У меня не получается дозваться.
Целителю хватило ума обойтись без вопросов.
— Смотри сам, — Газван, как мог, пристроил блюдо на полу, облокотив его на ножку стола в виде львиной лапы. — И будет лучше, если звать ты тоже будешь сам.
…В Час Пыли схватка, затеянная, чтобы отвлечь внимание, притихла, а затем и вовсе остановилась. Ветер лениво шевелил кроны апельсинов и гонял по площади приготовленные к празднику, а теперь затоптанные цветы. Жаркий воздух, казалось, лип к коже — даже здесь, во дворце.
Поэтому, когда гул тысяч голосов достиг Района Садов, ничего не произошло. Все просто ждали: Братья на стенах — и разноцветное сборище, засевшее напротив, в здании судейской палаты. Гомон, и топот, и голоса бесчисленных колокольцев надвигались. Газван упустил, когда процессия вырвалась на площадь и разлилась, точно прорвавший дамбу канал.
Здесь были гафиры в черном — точь–в–точь как Братья — и солдаты двух окрестных крепостей. Ястребы Харса, Быки Усира, Псы Шеххана и Вороны Джахата — и, конечно, горожане. Столько, что на месте царевича Газван бы испугался.
— Я… тоже не могу, — выдохнул Аджит. — Он не отвечает.
— Будем надеяться, он жив, — бесцветным голосом ответил Верховный.
Сил на беспокойство не осталось. Во всяком случае, часть поручения Ханнан выполнил: вытащил царевича из золоченой клетки в загородном имении.
— Он может быть без сознания. Лучше смотри, — посоветовал маг.
А посмотреть стоило. Газван потратил два звона, до хрипоты споря с советником, — но мистерия, задуманная им с Маузом, требовала Ханнана и магов Круга. Теперь лишь от царевича зависело, как он сыграет выпавшую роль, и сыграет ли.
— На колени! На колени перед Ианадом ас-Абъязидом, Царем Царей! — разом выкрикнули двенадцать глашатаев.
…В Час Пыли все происходит медленно, точно в вязком меду, которым обернулся воздух. Каменная стела посреди площади, и солнце, и ветер в апельсиновых деревьях… а Ианад ас-Абъязид уже поднялся на повозке, и пара воинов подставила скамейку, чтобы владыке было сподручнее ступить на землю.
К стыду своему, маг знал о Братстве слишком мало. Религиозный орден, чей бог, в отличие от прочих, ступает по земле и правит Царством. А капитан у них зовется Усопшим, и он не мыслит ни о чем, кроме защиты лучезарного…
Что заставило Братьев расступиться? Что заставило его преклонить колени?
Быть может, в процессии было много гафиров в черном, и капитан решил, что это его люди привезли царевича в столицу? Быть может, слишком многие его сейчас видели? В голове Газвана крутилась дюжина причин, но мутная серебряная поверхность показала высокую фигуру, припавшую на одно колено, — и мальчика в окружении солдат. Совсем хрупкого и тонкого рядом с коленопреклоненным воином.
Усопший терпеливо ждал. Сейчас ему предложат подняться. Должно быть, обнимут в знак высочайшей милости.
— Обезглавить, — коротко бросил мальчик. — За измену.
Поднос отлетел в сторону, обиженно загремев по доскам пола.
— Бери тела и идем, — скомандовал Верховный.
Если бы не пляшущие перед глазами искры, не кровь, тамтамами стучавшая в ушах, — происходящее казалось бы более правдивым. Звуки долетали как сквозь толстые занавеси, весь мир словно покрылся патиной. Сосредоточиться получалось на чем–то одном, и Газван не был уверен, что он видит и слышит — а что ему только кажется.
После дворцовой прохлады залитая солнцем площадь походила на горячие купальни. Было ветрено, и прямо над головой кружили чайки, широкими крыльями ловя воздушные потоки.
Царевич не терял времени даром. Пока чародеи спорили, пока Аджит вновь стаскивал тела, а Верховный готовился к Прыжку — он начал принимать присягу. Не по годам умный мальчик, бесы бы его побрали! Десятники братьев один за другим опускались в пыль мостовой, склоняли головы и бормотали клятвы. Ианад касался обнаженной шеи клинком, и воины Харса тут же подталкивали следующего.
— Ты сказал, мы слышали, — произнес царевич.
Детина, которому бы место в кузне, поднялся — и упрочившийся в вечности обратил внимание на магов.
«Разве вы хотели не этого?» — спросил Аджит: всего–то полминуты назад — и в то же время в полусхене отсюда.
Нет, не этого. Ханнан вывез царевича из имения Семеди. Юный наследник, и войско, и собравшаяся толпа… и, несомненно, голова князя — даже Усопший, завидев все это, сложил бы оружие. Мауз с Ханнаном должны вести переговоры, а царевич в нужных местах кивал бы и поддакивал.
Чего маг точно не хотел — так это мальчишки, который начал решать сам. От такого можно ждать чего угодно.
— Первый–в–Круге… — голос был высоким и детским, но откуда эти вкрадчивые, почти слащавые нотки? — Мы ждали, когда ты наконец придешь.
Опуститься на колени? Того требовал этикет, и это было правильно — но малец начал лишать голов, а толпа восторженно ревела. После крови и гари минувших дней, после месяцев сладкой хвори Азаса — ей был нужен царь. И все же какой… породистый щенок! Ему тринадцать или тридцать? Ианад пока не обзавелся маской, но мальчик в ней не нуждался: по–детски гладкое лицо было спокойным и холодным, как лики статуй.
— Я принес твоих врагов… владыка, — под стук крови, тревожный, словно барабанный бой, Газван преклонил колени. — Да продлятся твои годы и прирастет царство!
— Мы видим. Мы примем твои клятвы позже. Наши воины проводят тебя и спутника в наше войско. Жди.
— Мы видим… Мы примем клятвы… Позже… — надрывался глашатай, передавая слова лучезарного. Теснимые солдатами, люди все прибывали: они толклись уже не только на площади, но и в прилегающих улицах. Одни кричали «Слава!», другие — «Казнь! Казнь!». Чуть в стороне, за цепью храмовых дружинников, потрясал тыквой–горлянкой грязный дервиш.
Три чайки в невозможно синем небе, три гафира заступили путь, стоило чародеям приблизиться к повозке. Сопровождавшие магов храмовые дружинники переговаривались с охраной. Цветные брызги в глазах становились гуще, и Газван забеспокоился… поначалу. Если и грядущая его жизнь выдохлась, он умрет прежде, чем успеет что–либо понять.
Потом перед ним возник Мауз. Он дышал часто
