Газван просто сжал плечо чародея. Тот выглядел потерянным и испуганным, как только что увидевший кошмар ребенок. Некогда дорогая, яркая вышивка на рукавах лишь подчеркивала жалость его положения.
— Они свалились, пока я лез в окно.
Газван не сразу понял, что речь о туфлях. Мягких, бурых, с золотым шитьем — если Первого не подводила память.
— Я найду твои туфли, — пообещал Верховный и добавил: — Ты пока что соберись с силами. Пора бы возвращаться к нашим.
Впрочем, он не был уверен, что старик его понял — или хотя бы расслышал.
Смятое письмо под последней страницей
Дражайшая Лай!
Должно быть, я утратил всякое право тебе писать. Сколь бы высоко я тобой ни дорожил, сколько ласковых имен ни выдумывал и носил на руках в прежние дни — прошло семь лет и, видят боги, эти годы были долгими! И сейчас, когда пишу, я не знаю, решусь ли передать послание, но я взял на себя смелость, ведь завтра предстоит безумный день и, может статься, для меня он станет последним. Что бы ни случилось, я уверен, ты обо мне услышишь. Уверен, Сахир рассказывал, что посулил твоим новым соотечественникам наш старик. Он наобещал представителей Рассветных королевств в Круге, открытые двери архивов, библиотек и все наши пыльные и не очень знания. Если каким–то чудом его замысел сложится и все пойдет как нужно, если каким–то чудом меня не испепелят собратья и не зарубят псы узурпатора, то и в Галате заговорят о Верховном маге Сафаре, и тогда ты сама решишь, увидимся ли мы. А если и не сложится… наутро я увижу своего сына, и одного этого я ждал слишком долго. Я не знаю, зачем я пишу это послание. Надеюсь ли я на что–нибудь, после казни твоего брата, после всех этих долгих лет? Не знаю, имею ли я на то право. Но если я все же соберусь с силами и решусь отправить это письмо — просто знай, что я помню все. Так, словно это было вчера.
Сафар
Эпилог
— Он безнадежен. — Аджит покачал головой, не зная, что сказать.
Несколько мгновений было слышно лишь треньканье первых утренних птиц. Целитель молчал, Верховный думал о своем, Мауз сосредоточенно обкусывал губы.
— Я смотрю на него, и мне кажется, что он давно мертв, — наконец выдавил советник. — Да простят меня боги!
— Он бы и умер, — горько протянул целитель. Он так и не привык, что его Дар может не все. — Если б не мы с Первым и не лекари. Вокруг него пляшут лучшие умы, другой бы уже знакомился с демонами.
Узурпатор и впрямь выглядел не лучшим образом. Тяжелый балдахин с шелковыми кистями лишь добавлял сходства с погребальным ложем — само тело на подушках уже давно напоминало мумию.
— Это следствие обезвоживания, — Аджит словно прочитал мысли Первого. — Лекари поят его, но все впустую! Достойная Ясира пишет, что человек состоит, в основном, из вод, а без них телесные жидкости иссыхают. Он жив той силой, что я вложил несколько дней назад. Болезнь разъедает его изнутри.
— Боги, избавь меня от подробностей. — Мауз повел плечами, словно по спине его пробежали мурашки. — Я все равно не пойму. Скажи лучше, что с ним будет.
— Ну, несколько дней он проживет, — вынес вердикт целитель. — Может, неделю. Но не больше.
— Юный владыка опечалится, — вздохнул советник. — Он так надеялся…
«Интересно, что бы ты делал, приди Азас в себя?» — подумалось Первому. К счастью, вельможе достало смелости признаться самому:
— Но тогда всем нам пришлось бы тяжко. Не хочу лицемерить.
Верховный отпустил полог, и газовая занавесь с шорохом скользнула на свое место. Газвану показалось, все трое вздохнули с облегчением, когда с глаз скрылось изуродованное болезнью тело.
— Наверное, нужно рассказать Ианаду, — неуверенно предположил Мауз. Ему никто не ответил, и советник тяжело вздохнул. — Что ж, раз все неприятное досталось мне, то пойду отдуваться.
Он уже направился к выходу, когда Верховный окликнул его:
— Погоди!
Вельможа обернулся.
— Ты не передумал созывать Совет Достойных? Это… будет попахивать. Семеди делал то же самое.
— Согласен, — серьезно кивнул Мауз. — Но суть в том, что только достойные могут назвать опекуна. И очень важно, чтобы дворяне услышали и Неджру, и Жалимара, и тебя, наконец… И молодого владыку, да продлятся его годы и прирастет царство. Они будут торговаться, спорить, но поддержат. Поверь, я знаю, что делаю.
— Значит, мы не станем надевать на тебя маску прямо сейчас? — попробовал пошутить Газван.
Мауз потеребил перстень, пожевал толстыми губами и ответил:
— Нет. Сперва мы соберемся, поскандалим, а уж потом устроим переворот. Ругань — ритуал, освящающий благие начинания.
Газван невольно усмехнулся: не все в этом мире должно меняться. И хвала богам — иначе тяжелые времена были бы еще тяжелее.
— Хотел бы я так же верить в наших магов, — негромко сказал Аджит, едва двери за советником закрылись.
— Думаю, обойдется, — успокоил его Верховный. — Круг наелся войны, Мауз обещает многое, а Наджад… он больше ни с кем не будет воевать.
— Мне нужно осмотреть Ханнана. — Похоже, целитель тоже спешил убраться из пропахших болезнью комнат.
— Иди. Я буду здесь.
— Вам нужно отдохнуть!
— Я отдохну. Просто подожду тебя здесь, а потом отдохну.
— Я вернусь через ползвона! — Это была почти угроза. — И вы отправитесь в обитель, даже не спорьте!
Газван лишь улыбнулся.
Стражу в переднем покое сменили: теперь вместо Братьев там несли службу гафиры, хотя внешне изменилось немного. Все слуги узурпатора носили черное, а лица прятали и те, и эти. Верховный и сейчас не понимал роли ищеек в этой истории. Жалимар не казался врагом, но в голове не укладывалось, что войско, созданное для борьбы с магами, выступило вместе с Кругом. Жалимар преследовал свои цели — но какие? На этот
