Его слова отдаются в голове, чуть не доводя Мону до панической атаки. Больше всего она сейчас жалеет, что толком не поняла старика. Если бы ухватить смысл его притчи, такой важной, что довела рассказчика до комы! И еще она начинает жалеть, что не бросила все, не удрала из города, оставив за спиной загадки сдвигающихся теней и загадочных слов. Лучше было поискать новой жизни в другом месте.
Но что-то подсказывает Моне, что новой жизни не будет. Она истратила все свои желания, использовала все попытки, и если здесь не найдет способа вернуть себя, то не найдет нигде. А припомнив фильм, который смотрела в материнском доме, – прокуренную комнату, нарядную веселую женщину, шагающую в нее со двора, – она понимает, что просто обязана разобраться, что за тайны прячутся за этой дверью. Потому что, если она не ошибается, где-то за этой неправдоподобной, запретной дверью скрыта история ее матери – или хоть часть истории. А Моне и малой доли ее не досталось в жизни.
Она вспоминает еще одну подсказку, полученную от Парсона, – ту, что она толком еще не рассмотрела. Присев в тени большого валуна, Мона вытаскивает из кармана карты-записки.
Проверяет, не упустила ли скрытого смысла в карточке «кот», но, и присмотревшись, ничего не находит. На вид всего лишь невинное и довольно пресное определение, такое мог бы дать школьник.
Она открывает следующую карточку. И уже без удивления читает:
qqqСОБАКАqqq(сущ.)Маленькое одомашненное плотоядное, Canis familiaris, отличающееся преданностью и верной службой. Его щенки очень забавны
– Что за хрень? – качает головой Мона и принимается перебирать карты. Все такие же бесцветные и совершенно бесполезные. Есть карточка «Осьминог» (мать умирает, отложив яйца, что весьма печально), «Солнечный свет» (он обеспечивает зелень растений!) и «Дом» (там живут твои родные и друзья, и все полно смысла). На определение «дома» Мона смотрит довольно долго. Может, старик зашифровал что-то по первым буквам слов? Мона, не пожалев времени, проверяет догадку, но складывается полная бессмыслица.
Она принимается досадливо листать карточки. Их, похоже, больше тридцати. И тут ей попадается одна, явно отличающаяся от остальных:
qqqПАНМЕРНЫЙqqq(прил.)1. Способный существовать в нескольких аспектах реальности одновременно, а не в одном.
2. Способный действовать и передвигаться в нескольких аспектах реальности
Уставившись на карточку, Мона повторяет:
– Что за хрень?
Она перебирает колоду до конца, но больше ничего такого не находит. Ясно, что вся шарада затеяна Парсоном ради этой карточки. Но понять ее Моне не по силам.
Потом она вспоминает, как в доме Веринджера ей почудилось, будто одна комната вставлена в другую, занимая при этом то же пространство. И как, сосредоточившись, ей удалось остаться в комнате, избежав каменной пещеры, освещенной пламенем…
Поразмыслив еще немного, Мона поднимается и распахивает дверь.
За ней уходит вверх большая бетонная лестница. Она не освещена, не видно, куда ведет. Достав и включив фонарь, Мона начинает подниматься.
На лестничной клетке совсем темно, и хотя на каждой площадке обнаруживаются лампы дневного света, выключателя Моне найти не удается. Она добрый час поднимается вверх, но ступеням будто нет конца. Раз Мона заглядывает через металлические перила, светит вниз и видит зияющую серую спираль. Дна не рассмотреть.
Вспомнив, что Кобурнская, предположительно, стоит на плато, а она начала с самого низу, Мона мысленно стонет. Ноги уже болят, она запыхалась, а наверняка и четверти подъема не одолела.
Она поднимается все выше, вслед за лучом фонаря, других примет здесь нет. От перил и углов пролетов на стенах зигзаги теней. Временами Мона направляет луч вверх в надежде, что наконец куда-то добралась, но впереди только темнота и новые пролеты.
Очень долго она слышит только свои тяжелые шаги и натужное дыхание. Мышцы икр готовы лопнуть, как перетянутые гитарные струны.
А потом она различает третий звук.
Остановившись и вслушавшись, Мона понимает, что не ошиблась. Хотя никак не ожидала услышать здесь такое.
Кто-то поет.
Мона расслышала звук только потому, что на лестнице очень тихо. Но слышно явственно. Где-то очень далеко наверху кто-то, кажется женщина, напевает.
Мона смотрит в темноту. Света не видно, зато она слышит звук движения. А потом к голосу присоединяются саксофоны и трубы. Можно подумать, репетирует целый оркестр.
Очень-очень медленно Мона достает «Глок». Направляет луч фонаря под ноги, чтобы не так заметно было издали. И снова начинает подъем, ступая медленно и тихо и во все глаза вглядываясь в следующий пролет у себя над головой.
Песня звучит громче. К полному своему смятению, Мона распознает: «Я видела, как мама целовала Санта-Клауса». Затем подключаются новые звуки. Смех, гул разговоров, звон стекла. Ничего такого здесь быть не должно… она думала, Кобурнская заброшена.
Сверху кричат:
– Чарли, Чарли, давай сюда!
«Вечеринка, – соображает Мона. – Здесь устроили вечеринку, ни фига себе…» Вот уж чего ей никак не понять.
Еще через несколько пролетов она вроде бы начинает различать очень слабый отблеск на стене. Остановившись, она выключает фонарь и ждет, пока глаза привыкнут к темноте. Так и есть: на стену следующей площадки падает тусклый луч. Включать фонарь, выдавая себя, Моне совсем не хочется, но она готова поспорить, что добралась до верху.
Теперь она чуть ли не ползет по ступеням. Свернув к освещенной площадке, видит тонкую светлую линию, образующую на стене прямоугольник.
Это дверь. Лестница заканчивается дверью, а за ней кто-то веселится.
Мона, тяжело дыша, разглядывает дверную створку. Рубашка липнет к телу. Теперь слышно много-много голосов, там собралась большая компания. Приближаясь к двери, Мона, просто на всякий случай, поднимает «Глок».
За дверью снова шумят. Кто-то голосит: «Эй, вы все! На меня смотрите! Эй, на меня, черт побери! Ну вот, наконец-то. А теперь давайте все за Новый год, верно?»
– И за кассу дяди Сэма! – отзывается второй, женский голос.
– На фиг дядю Сэма, – кричит третий. – Минобороны чека не выписало. Мы, черт возьми, из собственного кармана платим!
– Тем больше причин погулять на все деньги! – орет первый голос, и ему отвечает дружный смех.
«Встречают Новый год, – думает Мона. – Но ведь сейчас июль? Что за чертовщина?»
Она уже перед самой дверью. Вваливаться на вечеринку с пистолетом, мягко говоря, не в ее стиле. Только вот в последние дни ее стиль что-то не к месту. Пора перестраиваться.
Мона решает сперва подсмотреть в щелочку. Берется за дверную ручку и потихоньку нажимает. Не заперто. Сглотнув, она поворачивает ручку, напрягаясь при каждом щелчке защелки.
Повернув до упора, она сдвигается так, чтобы было удобно смотреть, и медленно приоткрывает створку.
– Слушайте, – раздается голос совсем рядом, – это вообще-то что за джин?
Еще немного, и откроется щелка. Мона припадает к ней глазом и, стараясь, чтобы рука не дрожала, открывает еще немного.
И тут свет за дверью гаснет, глохнут голоса и музыка.
