От неожиданности Мона чуть не падает с ног. Она стоит в темноте, не понимая, что случилось. Те, за дверью, почуяли, что она подглядывает? Но не могли же они среагировать так быстро? Там теперь ни света, ни звука. Как будто они вовсе пропали.
Открыв дверь настежь, она, хоть и не видит, угадывает, что стоит в начале коридора и прямо на нее смотрят люди. Напрасно она напоминает себе, что эти люди тоже ее не видят… во всяком случае, не должны бы.
Подняв пистолет, она целится прямо перед собой. И, пристроив фонарь над кистью с оружием, включает.
Перед ней в самом деле коридор, только людей тут, похоже, много лет не бывало. Потолочные панели выпали, ламинат разъеден коррозией. Видны двери – вроде бы кабинетные, – все здесь наводит на мысль не о лаборатории, а об обычной конторе, – и все двери открыты, и в них не видно никакого движения.
Проглотив напрашивающийся оклик «Алло?», она крадется по коридору, разворачиваясь к каждому проему и поводя пистолетом. В этом полуразрушенном сумрачном коридоре получается неловкий, неуклюжий танец. Все кабинеты засыпаны пожелтевшей, истлевшей бумагой. И никаких следов, здесь много лет никто не бывал.
Все это, на вид, строилось в шестидесятых годах и с тех пор не обновлялось: все столы изящного стиля модерн середины XX века, кресла намекают на формы тюльпана или яйца. Простые геометрические светильники словно попали на стены прямо со «Спутника», а потолочные лампы – округлые, органические скульптуры из стекла и хромированного металла (уже проржавевшего), словно дизайнер вдохновлялся подводным царством. Глухая тишина пугает – не могло здесь пять минут назад шуметь веселье.
В конце концов Мона поддается неразумному инстинкту.
– Есть кто дома? – вслух, хоть и негромко, спрашивает она.
Ответа нет. Она тихонько шагает вперед.
«Вот здесь работала мама, – думает она, пробираясь по коридорам, – пусть даже в Винке никто ее не помнит». И снова ей не совместить увиденное здесь с той женщиной, что осталась в памяти. Это место работы было когда-то модным, стильным, хоть и расположено посреди пустыни. Оно для ученых, мыслителей, для самых амбициозных профессоров, научных работников, аспирантов. Бородатых, в очках, перемазанных мелом… черт, Мона их плохо представляет. Матери было здесь не место, все равно в каком десятилетии.
Мона пытается представить, как здесь все выглядело, когда они только отстроились – черт, когда и Винк только строился. Ей представляется толпа интеллектуалов, каждый только и думал, как укрепить государство, раздвинуть границы человеческого разума. Сколько здесь было надежд. Ей впервые открывается, чтó двигало строителями городка в долине. Они верили, что создают что-то настоящее. Может быть, утопию.
А чем они здесь занимались? Над чем работали обитатели этих стильных кабинетов? Что делала здесь Лаура Брайт, урожденная Альварес? Если она и вправду здесь бывала.
«Какой матерью могла бы стать работавшая здесь женщина! – размышляет Мона. – Умная, культурная… что с ней сталось? Что произошло с тем вдохновенным образом, который представляется теперь Моне?»
И что-то тихо подсказывает ей: «Быть может, кому-то из нас не избежать было смерти, матери или дочери… быть может, уж такими мы созданы. Мы слабы, хрупки. Может быть, я правильно думала, что у меня и шанса не было…»
– Заткнись, – шепчет тихому голосу Мона. – Заткнись.
Голос смолкает, а она идет дальше.
Мона выходит в приемную. Эта комната почему-то не затронута тлением. Белые округлые изгибы стен, секретарский стол в форме слезы из светлого дерева. На одном из плоских участков стены висят большие часы с лучистой звездой циферблата и, к полному недоумению Моны, еще тикают.
Очевидно, их завел кто-то, кто здесь бывает. Кто, возможно, и сейчас тут. Кстати, так и неясно, куда подевалась подслушанная Моной компания.
На стене позади стола большая светлая роспись – горный пейзаж. Мона сразу узнает полоску сосновой зелени у подножия пронзительно красных пиков. Она различает даже розовый шар водонапорной башни, стоящий на дальнем конце долины. Присмотревшись, понимает, что и Меса-Абертура – столовая гора, в которой она сейчас находится, – тоже попала на фреску. Только здесь ее плоская вершина усеяна огромными белыми шарами и чашами, как лепной глазурью на красном торте. Мона узнает телескопы и спутниковые антенны, хотя твердо уверена, что ничего такого на плато не видела. Наверное, все вывезли. Только это ведь был бы адский труд, еще тяжелее, чем все это установить.
В памяти мелькает видение чего-то огромного, темного на плато под взрывающимся молниями черным небом…
Передернувшись, Мона движется дальше. Конторские двери сменяются тяжелыми металлическими плитами с окошками ровно посередине, и замки на них пугающе сложные.
Снова достав ключ Веринджера, Мона прикидывает. На пробу вставляет его в один замок. Ключ входит в отверстие, но не срабатывает – не от того замка. Но, по крайней мере, она нашла нужное место. Ключ должен подойти к одной из лабораторных дверей.
Мона идет дальше.
Одна попавшаяся ей дверь ведет не в лабораторию, а в какую-то трансформаторную будку. По всей стене путаница ржавых проводов и щитков. У одной стены ящик со словарями. А под стеной с проводами здоровенный электрогенератор, изготовленный, похоже, не позднее позапрошлого года. Его, конечно, установили здесь недавно.
Определенно, тут кто-то бывает. Но почему-то Мона не связывает их с подслушанной ею компанией. Те развеселые выпивохи не возились бы с генераторами.
Присев, она осматривает аппарат. Сняв крышечку, светит фонариком в топливный бак. Он полный. Мона прослеживает тянущиеся к стене провода и, не будучи, прямо скажем, знатоком в электротехнике, отмечает, что все подключено вроде бы так, чтобы обеспечить питанием большую часть здания. Может, не ту чертовщину, что скрыта за бронироваными дверями, но хотя бы освещение.
Мона перебирает варианты. Да, если включить генератор, она всех оповестит о своем присутствии. Но и тыкаться вслепую совсем неохота – слишком много здесь темных углов хрен знает с чем, – поэтому, пожав плечами, она возвращает колпачок на место и дергает шнур, запуская генератор.
Аппарат включается практически без усилий. Лампы снаружи моргают и загораются в полную силу. Выйдя в коридор, Мона оглядывается.
При свете здесь не так уж страшно. Стерильно и холодно – это да, но уже не тот мрачный кенотаф, которым она пробиралась совсем недавно.
Мона переходит от двери к двери, пробуя ключ на каждом замке. Ни один не поддается. В одном окошке двери выбито стекло, и Мона, привстав на цыпочки, заглядывает внутрь, словно в шлюз звездолета из научно-фантастического фильма. Ей приходит в голову, не стоит ли поискать просвинцованный костюм, поскольку, хотя о детях она больше и думать не хочет, но и позволять, чтобы матка совсем сварилась, не испытывает желания.
Сквозь другие окошки видны лаборатории. На потолке и стенах старая электропроводка, можно угадать,
