Я поставила на столик возле его кровати стакан воды со льдом и положила три таблетки аспирина – на утро. А потом, пока я читала Соне о приключениях Кролика, Пуха и Тигры, я все вспоминала: а ведь когда Патрик закрывал свой сейф, прозвучали всего пять электронных сигналов.
Пять. А не шесть.
Вот почему, проверив, как там мальчишки, я, скинув туфли, тихонько прокрадываюсь по коридору к дверям нашей спальни и обнаруживаю, что Патрик по-прежнему тихонько похрапывает, лежа на спине, голова покоится на подушке, грудь под тонкой простыней мерно поднимается и опускается. В тусклом свете часов, стоящих на прикроватном столике, я нащупываю медную ручку заветного ящика с сейфом и, подцепив ее дрожащим пальцем, тяну на себя, рассчитывая, что выдвинуть ящик будет нетрудно, поскольку он на полозьях. Но от влажности старое дерево разбухло, и вытянуть ящик с сейфом с помощью одного пальца мне не удается. Тогда я вцепляюсь в медную ручку всей пятерней и с силой дергаю.
Законы физики – вещь поистине восхитительная. Не раз, помнится, я отправлялась в бар с друзьями, будучи абсолютно уверенной, что там пиво, конечно же, подают в тяжелых стеклянных кружках, но в самый неподходящий момент – как раз когда я подносила кружку к губам – оказывалось, что кружка эта не из стекла, а из пластика, точнее, из какого-то композитного материала, который только выглядит как стекло, а на самом деле гораздо легче. И вот ты рывком поднимаешь якобы тяжеленную, на вид примерно в фунт весом, пивную кружку, и – плюх! – вся пивная пена летит тебе в физиономию. «Надо меньше пить», – пытаешься пошутить ты и начинаешь вытираться.
А теперь вот у меня возникла аналогичная проблема при попытке выдвинуть проклятый ящик.
Я упираюсь ногами, и теперь моих усилий явно должно хватить, чтобы все-таки его выдвинуть. И, скорее всего, мне бы это удалось, если бы не отвалилась проклятая ручка.
Сжимая ее в руке, я отлетаю назад и с такой силой стукаюсь головой об пол, что даже Патрик перестает храпеть и сонно бормочет:
– Что это ты делаешь, детка?
– Ничего, просто о край ковра споткнулась и упала. Спи, спи.
Как ни странно, это срабатывает; на всякий случай я жду еще полных пять минут, прислушиваясь к дыханию мужа, которое становится все более спокойным и поверхностным, а потом отправляюсь на кухню в поисках отвертки.
Часы показывают уже девять, когда я все-таки ухитряюсь вытянуть ящик с сейфом и нащупать закрытую, но не запертую дверцу сейфа и просовываю в крохотную щелку ноготь. Раздается щелчок, и сейф открыт. Я на ощупь нахожу холодную связку ключей, прикрываю дверцу сейфа и легким толчком возвращаю ящик в прежнее положение.
Пора отправлять в постель Сэма и Лео.
Они сопротивляются. Сэм объясняет, что ему осталось продемонстрировать всего один новый карточный фокус.
– Немедленно! – говорю я и жду. Вскоре я слышу, что они укладываются, и, тихо ступая, иду в конец коридора к той запертой двери, что ведет в кабинет Патрика.
У меня уже наготове ложь, которую я непременно выложу Патрику, если он вдруг проснется и обнаружит, что я сижу за его письменным столом и роюсь в стопках бумаг и конвертов. В конце концов, моя мать сейчас в больнице за тысячи миль отсюда, и, возможно, речевой центр ее головного мозга необратимо поврежден. Вот я и скажу, что мне понадобилось в столь поздний час связаться с отцом, который, конечно же, спать сегодня не будет, и хорошенько все выяснить.
Но пока что в кабинете я одна, и мои липкие пальцы роются в аккуратно сложенных Патриком документах, похожих на отряды солдат, в строгом порядке выстроившихся на поверхности письменного стола, как на плацу. Все выглядит точно так же, как и прошлым вечером, и завтра должно выглядеть тоже точно так же, поскольку сегодня Патрик в кабинет вообще не заходил. Вчерашняя жуткая пытка электротоком, которую Оливия сама к себе применила, настолько на него подействовала, что он, видимо, оказался не в силах заниматься такой банальной работой, как просмотр почты и документов. Попытка самоубийства с помощью электротока, вспоминаю я формулировку полицейских и тщетно пытаюсь выбросить из головы воспоминания о дочерна обгоревшей руке Оливии.
Да, на столе у Патрика все в точности, как и было вчера, за исключением того, что конверт с наклейкой СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО куда-то исчез.
К одиннадцати часам я успеваю обшарить каждый ящик и каждый шкаф, заглянуть под оба якобы персидских ковра, прощупать каждый дюйм плинтуса в надежде, что какой-нибудь его кусок окажется не пришитым. Наконец я сдаюсь и ложусь навзничь прямо на твердый пол. Голова у меня все еще гудит после моего «удачного» падения в спальне.
Я чувствую себя ужасно усталой. Усталой до изнеможения. И с удовольствием осталась бы лежать так, на спине, вытянув ноги и прикрыв глаза, хоть до самого утра.
Это, конечно, было бы хорошо, но в результате на меня обрушилась бы чертова пропасть всяких неприятностей, и тогда уж не помогла бы даже лживая отговорка насчет того, что я пыталась связаться с отцом по фэйстайму.
Я рывком сажусь, заставляю ноги напрячься и поднять мое тело, а затем снова подхожу к письменному столу Патрика, в последний раз перебирая пачки отчетов и памятных записок и стараясь сдвигать бумаги только ладонями и ничего не переворачивать. Если утром он что-нибудь заметит, я скажу ему, что он пытался работать, хотя был уже совершенно пьян.
Когда я поворачиваю в замке ключ от двери в кабинет, остальные ключи в связке негромко позвякивают, и я судорожно зажимаю их в ладони, чтоб затихли. Потом, взглянув на связку, я пытаюсь вспомнить, что еще могут отпереть эти ключи. Всего там три ключа: один от кабинета и два поменьше. Я предполагаю, что один из них от того сундука на чердаке, где хранятся почти все мои книги. А глядя на самый маленький ключик с круглой головкой, я вспоминаю Джеки.
Мы с ней тогда завели даже специальную вешалку для ключей – это была такая совершенно китчевая штуковина, которую Джеки отыскала где-то на уличной распродаже, – и пристроили ее на стену рядом с входной дверью. Джеки заново ее разрисовала в стиле «индейская этника», украсила отпечатками звериных лап и, закрасив текст, гласивший: «ВСЕ, ЧТО ТЕБЕ НУЖНО, ЭТО ЛЮБОВЬ… И СОБАКА», написала сверху наши имена и слова «дверь» и «почтовый ящик». Но я вечно путала, куда
