Не спрашивая ее совета и не приглашая с собой, Мигель поставил Галину в известность о том, что берет билет до Кубы, пока в один конец.
Это неожиданная новость вызвала у нее противоречивые эмоции.
С одной стороны, любовник показал ей себя в таком качестве, в котором она его почти не знала – обозначил свою ответственность в отношении отца.
С другой – поездка причиняла лично ей массу неудобств: сожитель на неопределенный срок лишался заработка, плюс он потратит деньги (которые и ей бы не помешали) на недешевый авиабилет, к тому же ей и дочери, привыкшим к его помощи, пусть и дозированной, придется какое-то время крутиться самим.
Между отъездом Мигеля и ошеломляющей новостью о беременности прошло десять дней, за которые он пару раз позвонил и сбивчиво рассказал о том, что отец действительно плох и что сейчас старик находится в муниципальной больнице, где хоть как-то пытаются его поддержать.
– Срочно бери обратный билет! – едва справляясь с переполнявшими ее эмоциями, закричала в трубку Галина, как только вышла из кабинета врача.
– Галя, у меня еще ночь. Что? Что-то с бабушкой? С мамой? Да не кричи ты, говори спокойно.
«Хм… Слишком бодрый у него для разбуженного человека голос», – несмотря на волнение, тут же отметила Галина.
Ей показалось, что некоторые женщины, дожидавшиеся своей очереди в коридоре, глядя на нее, усмехнулись.
– Нет-нет! Это очень хорошее! Пока секрет. Приезжай скорее и все узнаешь, – еще громче, еще восторженней продолжала она и нарочито медленно, горделиво задрав подбородок, поплыла мимо этих унылых куриц.
– Галя, говори!
– Нет! Узнаешь сразу, как прилетишь.
Мигель хамски зевнул прямо в трубку и заговорил уже раздраженно:
– Ты понимаешь, что так нельзя? Я не могу прямо сейчас бросить отца, ему только вчера стало лучше.
– Пора и о своей жизни всерьез подумать, – начала в ответ заводиться Галина.
Этот старый больной кубинец был для нее сейчас что кусок протухшего мяса, непонятно как попавший на банкет в самый центр стола.
– Галя, или говори прямо, или… пока.
Но чертенок в ней уже разошелся и пошел в пляс.
– Галь, ты слышишь?! Говори или до связи!
– Я сегодня же куплю тебе билет домой. Поговорим при встрече.
Выдавив это, она тут же нажала «отбой» и выхватила рывком из рук гардеробщицы свой легкий плащик.
«Так-то лучше! Пусть пока помучается… Не вылетит сегодня в ночь – это разрыв. Но это даст мне возможность сразу, не растягивая, все оборвать… Как и не было ничего, и этого ребенка тоже».
Отдышавшись по дороге домой, Галина, точно зная, чем можно откупиться от чертенка, позволила ему на прощание глотнуть пятьдесят граммов коньяка из припрятанной на кухне бутылки.
И мысли ее сразу стали налаживаться в нужном направлении:
«Он там не останется… Там он никто. Обычный танцор, каких там, нищих, десятки тысяч. Здесь же у него имеется какой-никакой статус, приличный заработок и моя прекрасная квартира… и еще тепло, еще забота… Здесь у него все».
Галина, счастливо усмехнувшись, погладила себя по животу.
Через час билет был куплен.
А на следующий день любовники встретились в аэропорту.
Перед выходом из дома Галина тщательно привела себя в порядок.
Пока она ожидала в зале прилета, редкий мужчина не бросил взгляд в ее сторону.
И настроение, еще с утра расколотое, заметно улучшилось.
Мозолил глаза цветочный ларек, расположенный неподалеку.
В голове промелькнула шальная мысль: «Не купить ли будущему папаше букетик? А что? Не так уж глупо! Он-то мне пока не подарил ни одного… Деревенщина кубинская».
Среди избитых, упакованных в аляповатую гофрированную бумагу цветочных букетов внимание Галины привлек один, сделанный со вкусом.
Темно-фиолетовая сирень, коротко остриженная по веткам, под аккомпанемент маленьких бутонов карамельных роз, заключенная в простую плотную бумагу, образовывала большой пышный шар.
Едва себя сдерживая, чтобы вслух не рассмеяться, Галина толкнула дверь в ларек.
26
Прислонившись к стене, прикрытая лишь тонкой простынкой, Варвара Сергеевна сидела в разобранной постели.
Третий день в городе лил дождь, грустили каменные львы, рассказывая свои длинные истории потемневшей глади воды и редким прохожим, прогуливавшимся под набухшими зонтами.
Самоварова мерила взглядом пространство комнаты и думала, насколько относительно все то, что человек способен видеть глазами.
Сейчас эта комната будто расширилась в размерах.
Ее взгляд блуждал и останавливался на тех предметах, которые она раньше здесь не замечала.
Крючки за дверью, гладильная доска между шкафом и стеной, одинаковые солдаты-книги за стеклом на полке и такой неуместный в этом холостяцком жилище фарфоровый слоник со стертой позолотой – она знала, теперь это будет в ней навсегда.
Бесспорно, секс – гениальная штука.
Точка отсчета.
Точка невозврата.
Ему плевать на биографию и социальный статус, от него со всех ног бегут страхи, комплексы и болезни.
– Брамса бы послушать.
– Давай попозже, так вылезать неохота.
– Так на телефоне подгрузи. У тебя же, типа, модный.
– Я скоро куплю тебе такой же. Ума не приложу, как ты со своим допотопным старьем справляешься.
– Знаешь что, дорогой! Во-первых, конкретно в данный момент это звучит крайне пошло, а во-вторых, я могу только догадываться, откуда у скромного врача могут быть деньги на такие подарки!
– Скверный у вас все же характер, Варвара Сергеевна!
– Другого нет.
– Другого и не надо. Варя… А расскажи-ка мне о деле «Черного пластика».
– Да нечего мне рассказывать, ты же читал об этом сразу после нашего знакомства. – Варвара Сергеевна нахмурилась и пошевелила запястьем внутри больших, теплых ладоней, снизу и сверху закрывавших, как домик, ее тонкую кисть. – А может, мы без исповедей обойдемся, Валер?
– А чем они нам могут сейчас помешать?
