В привычной манере она по-прежнему пыталась его соблазнять.
Он, конечно, не отказывал ей в близости, но делал свое дело так, словно исполняет приятную, но все же обязанность.
«Галя, нам надо поаккуратней!», «Милая, тебе так уже нельзя!»
По вечерам Мигель тащил ей в постель ромашковый чай с медом, теперь уже всегда сам убирал грязную посуду со стола, ездил в гипермаркеты за продуктами, не давал ей снять с полки ничего тяжелее банки горошка, любезничал и не уставал очаровывать ее мать и бабушку, а когда позволяло время – учил танцам ее дочь, но…
Галина, часто раздраженная, теперь уже безо всякой видимой причины, ощущала, как сквозь эти заботу и нежность проступает его растущее, быстрее, чем ее живот, безразличие к ней как к женщине.
С бывшим мужем жилось гораздо хуже, зато с ним было честнее.
Он был понятнее даже в своей лжи.
Поначалу рассчитывавшая на то, что ребенок Мигеля укрепит ее положение счастливой богини, Галина начала подозревать, что вместо этого она снова возвращается к роли матери семейства, в котором будущий отец составляет самое проблемное звено.
* * *Стремительно набиравший вес плод лежал так, что не только про секс, а даже про малейшие физические нагрузки почти уже подруга-врач, в своих малиново-розовых губах и со своим «да все идет отлично», настоятельно рекомендовала забыть.
Соломон Аркадьевич, которого болезнь заметно смягчила, уговорил Галину вести дела на дому. Теперь уже он вел себя с ней так, словно они всегда были хорошими приятелями, во всяком разговоре живо интересовался течением ее беременности, скупо и урывками, но все же рассказывал о своих выросших детях.
Убедительно горячо, совсем по-отцовски, он заверил ее в том, что ни малейшего повода для беспокойства нет, и пообещал сохранить за ней место в клубе.
Тягучие, бесцветные дни забились сериалами с кочующими из одного в другой актерами, выматывающими посещениями туалета и частыми, дробными приемами «здоровой» пищи.
* * *В первые после пробуждения минуты Мигель, давно носивший на лице печать непроходящего стресса, был все еще похож на того солнечного мальчика, что вернулся к ней в мае.
Как только он шевелил рукой, Галина, забыв про свою грузность, ланью неслась в ванную комнату.
Чудеса – это всегда ненадолго…
В последние недели беременности из зеркала на нее смотрело отекшее, пепельно-серое лицо с мешками под глазами и пересушенной кожей.
Приведя себя наспех в порядок и чувствуя за собой какую-то необъяснимую вину, она направлялась обратно в спальню.
К тому моменту ее солнечный мальчик должен был окончательно проснуться и, лежа в постели, изучать новостную ленту любимой соцсети.
Галина открывала дверь и любовалась им издалека.
Мигель откладывал в сторону мобильный последней модели (ее недавний подарок) и, потянувшись сладко, будто разгоняя своими смуглыми, сильными руками все ее страхи и сомнения, обезоруживающе улыбался.
Она осторожно приближалась к кровати и присаживалась, всегда против света, на самый краешек.
Выспрашивала, какие у него планы на день, и он отвечал, что по уши завален работой, а на его красивом плутовском лице появлялась снисходительная гримаска: «Ну ты же понимаешь, любимая, с какими глупыми коровами мне приходится общаться, но что не сделаешь ради денег?»
Потом он обещал, что постарается вернуться пораньше и обязательно заскочит в магазин, уверял, что будет скучать и думать о ней целый день.
Она ему не верила.
Как-то, незадолго до ужина, подоспели мать с бабкой.
В последнее время их визиты стали назойливо-постоянными.
Пока Галина собирала к столу, мать успела навязать тему разговора.
Она, как обычно, жаловалась на здоровье и в мельчайших деталях описывала свои походы по врачам. Насколько можно было понять из ее эмоционального монолога, никакого определенного диагноза ей еще не поставили.
– Ох, – вздохнула бабуля, – у меня давно складывается ощущение, что в этом городе не осталось здоровых людей! Хорошо, если знаешь, что лечить, а может, и наоборот – нехорошо, если знаешь…
– Еще бы! Откуда у поколения антибиотиков и фастфуда может взяться здоровье?! – горячо подхватила мать, явно имея в виду не себя.
– Почему же нет здоровых людей? А ты, ба? – ввернула Галина.
– А бабка у нас еще старой закваски! Что, готово у тебя? Пойду позову Катюшу.
Когда мать вышла, бабуля, оставшись наедине с внучкой, вдруг ни с того ни с сего выпалила:
– А ты скажи ему, чтобы он на тебе женился.
Как самое сокровенное считала, ведьма старая.
На кухню вернулась мать, что-то недовольно выговаривая огрызающейся в ответ растрепанной Катюше.
С ее отцом полгода назад Галина официально развелась.
Почему свободной, с приличной зарплатой и отличной жилплощадью в центре города, да еще и беременной женщине Мигель не додумался сделать предложение, она не знала.
За тоскливым чаем Галина объявила вяло жующим печенье и мармелад родным, что сразу после ужина планирует посмотреть вместе с дочерью сериал.
Катюша сделала вид, что обрадовалась.
Наконец вяло фыркавшая мать и насмешливо молчавшая бабка уехали домой.
В тот раз Мигель, готовивший новую постановку и вовсю дававший частные уроки, снова пришел заполночь.
28
Еда в доме потеряла вкус.
Слова – почти всякий смысл.
Варвара Сергеевна ловила себя на мысли о том, что общее количество слов, произнесенных в этом доме за последние годы, можно было бы разделить на десять, а тех, что остались, с лихвой хватило бы, чтобы им с дочерью понимать друг друга в быту.
Самоварова теперь часто ощущала нашатырный запах, исходивший от кошачьего туалета.
Он начал преследовать и раздражать.
Что делать? Снова сменить наполнитель?
Она перетрясла и перестирала всю свою одежду, купила лавандовые саше и разложила по шкафам.
В те дни, когда она была вынуждена сидеть дома, Варвара Сергеевна взяла в привычку слоняться по квартире и с содроганием обнаруживать все новые подтверждения
