В том поцелуе, смертельно опасном, глубоком, умелом, она мгновенно потерялась и чуяла только свое маленькое неискушенное сердце, которое, не спросясь, понеслось вниз по темному тоннелю и, падая, внезапно останавливалось, и снова, глупое, неслось в безвозвратную пропасть.
Конечно, она сказала ему «нет».
Но он лишь дерзко улыбнулся, прекрасно расслышав «да».
Ночью ее бил озноб.
Мурашки разбегались по телу, будто кто-то очень близкий и вместе с тем незнакомый брызгал на кожу прохладной водой. Это странное ощущение ей понравилось. В темноте комнаты, под ровное сопение Ольки, Галина, то удивляясь, то плача, что-то бубнила себе под нос или, зарыв лицо в подушку, безудержно смеялась.
Рассвело быстро, и фонари, продолжавшие гореть за окном, своим молчаливым упрямством окончательно укрепили Галину в ее собственном, как ей тогда казалось, решении.
Днем они встретились возле того же магазина.
– Как вас зовут? – спросила Галина.
Бессонная ночь сделала тело и мысли обмякшими, послушными.
– Николай, – подумав, ответил он.
Они зашли в темное, с низким потолком, пустое в этот час кафе.
Не спрашивая, он взял ей бокал шампанского, а себе кофе.
Затушил недокуренную сигарету и небрежно отодвинул рукой ее недопитый бокал.
И вот оно, началось!
Ее благодарные губы, ее язык, со вчерашнего дня ставший ловким и опытным, встречаясь с его губами и языком, извиняли ему все, потому что перечеркивали ее прежние страхи.
Жил он, как оказалось, неподалеку.
Квартира на втором этаже замызганной пятиэтажки с самого начала показалась странноватой.
Но любые лишние мысли, едва зарождаясь, тут же, за ненадобностью, отскакивали и растворялись где-то там, в прошлом.
Значительно позже Галине, исступленно прокручивавшей по ночам кадры того дня, многое стало понятным.
Грязноватая и безликая, вместившая в себя разномастную скудную мебель квартира не знала заботы хозяина.
После бурного короткого соития, во время которого Галина почувствовала лишь острую боль, заставившую еще крепче вжаться в него, еще жарче его целовать и хрипло кричать не голосом, но нутром, она уже знала, что будет любить его так, как не сможет любить никого на свете.
Когда он получил, что хотел, из него вдруг ловко выпрыгнул другой, совсем незнакомый человек.
И этот другой принялся непрерывно курить, роняя пепел на голый впалый живот. Пытаясь ее приободрить, он вдруг затараторил непонятными жаргонными, а потому обидными словами, принялся кому-то звонить и постоянно смотрел на часы, а потом и вовсе каким-то будничным жестом сдернул и потащил замывать испачканную простыню.
И даже ни о чем ее не спросил…
А еще у него совершенно изменился голос.
Именно он вызвал у нее шок: торопливый, с хрипотцой, задорный в своем безразличии голос.
Когда ему наконец удалось собрать ее к выходу, он прильнул к ней своим сладким и жадным ртом и снова заговорил голосом того человека, с которым она сюда пришла.
– Я еще увижу тебя?
Он был очень высок, выше, чем она.
Это успокаивало.
Галина забыла самые простые слова.
Тело ее все еще ныло и горело, и ей совсем не хотелось уходить.
– Ты дома-то что сказала?
Она что-то промямлила в ответ.
– Вот и правильно! Так завтра? Сама дорогу найдешь или встретить?
Дорогу она нашла.
Они встретились еще два раза.
На следующий день и через два дня после.
И с каждым часом новой жизни ее тело все больше подчинялось той мощной силе, что овладела ею целиком, не оставляя никаких других желаний.
Но здравый смысл, ворча, начал потихоньку просыпаться.
Она попыталась разговорить своего любовника.
– Почему у тебя такие странные татуировки?
– Тебе что, не нравятся татухи? Да сейчас уже любой лошок этим балуется.
– Даже не знаю. Но у тебя… необычные.
Он отвернулся и грубо хмыкнул.
– Че у тебя? Есть хоть кто?..
– Ты.
Он снова хмыкнул, и она заметила, что у него недостает нескольких боковых зубов.
– Николай, а чья это квартира? Она же не твоя, правда?
– Че, не нравится хата? Да нормально на время… Ты, балерина, не видела, какие бывают хаты.
Когда она пришла к нему в третий раз, он начал собирать при ней небольшой, сильно потертый чемодан, и все его внимание было приковано к футболкам, штанам и трусам, разбросанным по углам комнаты.
Он даже не подумал ее пощадить.
И это после того, что между ними было!
А было то, что минутами ранее, со скоростью вселенной двигаясь ему навстречу, соединяясь с ним и тая в нем, теперь уже вместо боли чувствуя только несказанное наслаждение, она готова была за него умереть.
Борозды морщин на лбу, хищный профиль, наглые, чувственные губы, мозолистые сильные пальцы – теперь все это должно было принадлежать лишь ей одной.
После того что он дал ей, после того как слился с ней в одно неразрывное целое, никаких других вариантов быть не могло.
Ей не нужен был родной отец, математик-неудачник, сбежавший во Францию, не нужны были мать с бабкой, подружки-пустосмешки и даже Олька.
Она готова была бежать за ним босиком по морозу, жить в убогой обстановке, готовить для него и перестирывать горы его носков…
Но он, а точнее другой, его двойник, поймав ее собачий взгляд, отвел глаза и сказал:
– Мне нужно уехать, дела… Появлюсь – разыщу тебя.
– Ты даже не знаешь номер моего телефона.
И тогда он подошел совсем близко, дохнул на нее легкой грустью и потрепал по голове:
– Я найду.
Где-то в глубине души, в той ее части, которая никому не принадлежала, но и никак себя не проявляла, Галина знала, что больше они не увидятся.
О, как же она была
